Хоть я и отменила все основные концерты, от одного я не стала отказываться. Он был запланирован на июнь, на мой день рождения. Предполагалось, что я буду выступать в Оксфорде. Я снова начала играть, пусть и не регулярно, но все время думала: стоит мне это делать или нет? Смогу ли я? Я не знала, что из этого получится, но терпеть осуждающий взгляд скрипки в футляре больше не было сил. Мне нужна была другая — не в качестве замены старой. Тут, скорее, как с ампутированной ногой: конечно, хотелось бы вернуть свою, но нужно, по крайней мере, попробовать несколько протезов, вдруг какой-нибудь подойдет? Но какой? И сколько он будет стоить? Я ведь не знала, вернется ли ко мне когда-нибудь моя скрипка. Я не работала, и доходов у меня не было.

И еще неизвестно было, смогу ли я позволить себе полноценный уход за скрипкой. Этот вопрос я тоже еще не изучала. Когда имеешь дело с такими скрипками, как Страдивари или Гваданини, которую, кстати, мне могли предложить, нельзя просто купить их, сунуть в чехол, а потом натирать смычок канифолью время от времени и надеяться на лучшее. Эти создания требуют первоклассного обслуживания. О них нужно постоянно заботиться, а это недешево. Их нужно баловать. Любой каприз, любое пожелание, любой намек на повреждение — и бегом к мастеру. А если придется менять подставку или покупать другой смычок? Минимальная цена по-настоящему хорошего смычка — пятьдесят тысяч. Уход за моей скрипкой обходился мне в пять тысяч фунтов в год. Как я теперь могла позволить себе такой инструмент? Большая часть денег, полученных от страховой компании, ушла на личные нужды — расходы на проживание и оплату счетов. У моих родителей после кражи скрипки тоже наступили не самые легкие времена. Они купили дом еще в 2000 году, когда их бизнес приносил доход, но потом случилось одиннадцатое сентября, и за ночь все рухнуло. Они приближались к пенсионному возрасту, а деньги убегали, как вода в песок, и единственный выход, который у них оставался, — продать дом или смотреть, как его отнимают за долги.

У меня осталось еще немного страховых денег на счету в банке. Да, я знала, каковы могут быть последствия, но что еще мне оставалось делать? Родители отказывались. Это оскорбляло их до глубины души, ведь они были корейцами, но я не могла позволить, чтобы у них отняли дом. Поэтому я одолжила им эти деньги. Дом они сохранили и до сих пор живут в нем.

Скрипку для меня нашел Мэтт на аукционе Tarisio в Нью-Йорке. Страдивари. Мэтт позвонил Джейсону Прайсу через неделю после того, как украли мою, и спросил, нет ли у них чего-либо подходящего. Джейсон рассказал ему о скрипке «Кастельбарко». Это был известный инструмент. Чарльз Бир хранил ее в своем собрании много лет. Когда предыдущие владельцы решили ее продать, Tarisio ее выкупили. Она была одной из четырех скрипок Страдивари, которыми владел граф Кастельбарко в 1700 годах. Изначально эта скрипка считалась инструментом куда более сильным, чем моя. Она была одной из четверки самых лучших скрипок Страдивари: «Виотти», «Мессия», «Леди Блант» и эта. Нижние деки всех этих скрипок были изготовлены из одного превосходного клена. Никто не знает, что произошло, но, к несчастью (и это судьба бесчисленного множества инструментов), ее, вероятно, держали в мягком футляре. В результате подставка врезалась в корпус, и скрипка сильно пострадала. Очень часто такие поломки определяют дальнейшую судьбу этих невезучих инструментов. Известно немало случаев, когда первоклассные скрипки и виолончели попадали в шагающие оркестры. Ущерб действительно оказался серьезным. Верхняя дека была утрачена, ее заменили на французскую. Нижняя осталась итальянской. Именно Чарльз Бир обнаружил эту замену еще много лет назад. Тогдашние владельцы потребовали извинений, утверждая, что скрипку никто не переделывал, и она такая же, какой и была, но теперь это очевидно всем. В первозданном состоянии она стоила бы около пяти миллионов долларов, но в результате всех перенесенных скрипкой злоключений цена упала до вполне для меня посильной. Я не была уверена, что эта скрипка мне подойдет, о таком я даже думать была не в силах, но все же, если смотреть правде в лицо, я за эту цену никогда бы не нашла Страдивари в лучшем состоянии. Почему бы на нее не взглянуть? Мы с Джейсоном договорились увидеться, как только он окажется в Лондоне.

Джейсон встретил нас с Мэттом в баре гостиницы Mayfair. Он оказался высоким, элегантным человеком с несколько вытянутым лицом, резкими чертами и тонкими губами. Он был в Проссия-Ков, но мы с ним не пересеклись. Интересно, там он тоже ходил в костюме с иголочки, или снизошел до дизайнерских джинсов? Не припоминаю. Даже если мы и встречались, выглядел он наверняка безупречно. Мы заказали бутылку воды.

— Я вам очень сочувствую, Мин, — обратился ко мне Джейсон. — Вы, должно быть, переживаете нелегкое время.

Я поблагодарила его. Не было смысла притворяться и делать вид, что это не так. Он сопереживал мне, он все понимал.

— Мы получили факс, который разослали всем дистрибьюторам, — сказал он. — Я просто ушам своим не поверил, когда мне позвонил Мэтт и сказал, что украли именно вашу скрипку. Что говорят в полиции?

Я рассказала ему все, что могла. Но этим не кончилось. Я снова расстроилась.

— В новостях говорили, что я повела себя безответственно и бросила скрипку без присмотра, — сказала я. — Но все было не так. Скрипка…

— Она вовсе не безответственная, — перебил меня Мэтт. — Работали профессиональные воры, а скрипка все время была при ней…

Погодите-ка. Я правильно расслышала? Где была скрипка?

Мэтт тем временем сменил тему.

— Так вот, я рассказал Мин о «Кастельбарко», которую вы собираетесь выставить на следующем аукционе.

Джейсон кивнул.

— Да, мы приобрели эту великолепную…

Он что-то говорил, но я его не слышала. Я смотрела на Мэтта, Мэтт смотрел на Джейсона, а Джейсон — на меня. Так значит, скрипка все время была при мне? Я хотела вмешаться в разговор и снова вернуться к теме кражи, к тому злосчастному кафе, спору с Мэттом и его проклятому iPad, но просто не могла. Мне было неловко делать это при посторонних. Мы ведь только познакомились. И да, говорить о «Кастельбарко» было все-таки интереснее.

— Ну конечно, — уловила я обрывок фразы. — Если вам вернут старую скрипку и вы захотите продать эту, я буду рад помочь.

Приятно слышать. Да-да, я обязательно взгляну на нее, было очень приятно познакомиться с вами, Джейсон.

Потом я все-таки заставила Мэтта объяснить, какого черта он соврал.

— Да я просто не хотел, чтобы тебе лезли в душу, — оправдывался он. — Попробуй-ка в двух словах объяснить людям, что там на самом деле произошло. Я думал тебе помочь. Прости, если я что-то не так понял.

Он искренне раскаивался, и я решила не возвращаться к этой теме. Теперь я понимаю, какой была дурочкой. Я спустила ему это. Почему я не постояла за себя? Из-за усталости, из-за депрессии? А может быть, Мэтт так подавлял меня, что контролировал все мои мысли и поступки?

Мы прилетели в Нью-Йорк за два дня до аукциона. Офис Tarisio располагался на углу рядом с Карнеги-холлом. Мы поднялись на нужный этаж. Нас встретил администратор и отвел в зал, где среди дюжины других скрипок лежала «Кастельбарко». Я взяла ее в руки и скользнула смычком по струнам. По рукам побежали мурашки. Ошибки быть не могло. Такое звучание невозможно спутать ни с чем. Это была не моя скрипка, но все же это была Страдивари. Ее качество не подлежало сомнению, несмотря на разнообразные недостатки, которые наверняка создадут трудности при игре. Но я все равно почувствовала к ней симпатию — к ее таинственному прошлому, к тому, какая она одинокая и брошенная.