— Не надо, Саш, все это большая ошибка, — говорю и направляюсь в ванную.

— Ошибка? — рявкает он, хватает меня за руку и разворачивает к себе, — ну прости ты меня, Кать, я идиот, старый, ревнивый идиот, — он срывается на крик.

— Ты бросил меня! — тоже повышаю тон, — бросил, потому что твоя долбанная гордость была важнее, важнее, чем мы с тобой, — толкаю его, но он и не думает двигаться с места, — а ко всему этому дерьму, я еще и беременной быть могу, черт, ну как можно было быть такой дурой-то.

— Это я дурак, Кать, слышишь, — он снова притягивает меня к себе, — не отпущу я тебя больше, хочешь дерись, ругайся, что хочешь делай, только прости ты меня, — шепчет мне в макушку и на глазах моих снова выступают слезы, — я до конца жизни об этом жалеть буду, Кать, я люблю тебя, люблю.

— Да, а если завтра ко мне снова кто-то целоваться полезет? — шиплю из вредности.

— Не завидую я этому Камикадзе, — отвечает Саша и я слышу, что он улыбается, — а тебя я больше не оставлю, Котенок.

Отстраняюсь, заглядываю ему в глаза и так хочется верить, да кому я лгу вообще, не хочу я никуда от него уходить.

— Этого больше не повторится, Кать, — обещает он, — сегодня я получил урок на всю оставшуюся жизнь.

Авдеев

Всю ночь прижимал ее к себе, видимо, боялся, что сбежит, хоть и не предпринимала она больше попыток. Успокоилась, по глазам видел, что простила, а все равно боялся. Долго наблюдал за тем, как малышка посапывает в подушку, а в мыслях прокручивал свою жизнь до встречи с ней. Сначала детдом, дальше служба и каждый день как по лезвию бритвы, потом последнее задание, во время которого почти отдал Богу душу, одному Дьяволу известно, что там в то время Котов делал, с того света меня тогда вытащил.

Несколько лет на него отпахал, хороший был мужик, правильный, а когда не стало его, дочь его к себе забрал и все как-то не до личной жизни было. Мне Сашку воспитать нужно было, какие там бабы, разве что однодневки — напряжение снял и забыл. Так и привык, даже мысли о семье не допускал, незачем мне было, дочь есть и хватит.

Дочь выросла, замуж выскочила, а меня моя жизнь устраивала — днем работал, как проклятый, из руин восстанавливая бизнес Котова, а ночью цеплял девок в клубе, чтобы на утро попрощаться.

И так почти каждый день, как в тумане: работа, алкоголь, беспорядочные связи, бестолковые знакомства и все ведь устраивало, казалось, вот она — идеальная жизнь, пока один рыжий котенок на дорогу не выскочил, теперь смотрю на нее и понимаю, что так и должно было быть, ни черта в жизни просто так не бывает, видно ее я ждал все это время.

— Ты чего так смотришь? — поморщившись, Котенок открывает глаза и пристально всматривается в мои, красивая такая, вечность бы смотрел на щечки эти ее пухлые, на которых то и дело ямочки образуются, стоит ей слегка улыбнуться, на губы, которые хочется целовать бесконечно долго.

— Красивая ты у меня, Кать, — улыбаюсь, притягиваю ее к себе и целую, как я вообще без нее жил все это время?

— Ты с ума сошел, — отталкивает меня, а глазах черти танец отплясывают, — я же не умывалась еще, а ты целоваться…

Не даю ей договорить, какая разница, умывалась не умывалась, это вообще последнее, что меня заботит, когда она рядом. Целую ее, подавляя сопротивление, впиваюсь в губы, кусаю, проталкиваю язык внутрь, и она со стоном сдается.

— Хочу тебя, не могу больше, — шепчу ей на ухо и вхожу, резко, без прелюдий, все это потом, она издает протяжной стон, впивается ногтями в спину, двигается бедрами на встречу и у меня срывает тормоза. Выхожу под ее разочарованный стон, переворачиваю Котенка на живот, подхватываю вынуждая встать на четвереньки и вхожу до упора. Перед глазами темнеет от удовольствия, вколачиваюсь в свою девочку с бешенной скоростью под ее несдержанные крики, дурею от этой позы и ее стонов, от того как извивается на мне и кричит в подушку, сотрясаясь в диком оргазме и унося меня в след за собой в пучину удовольствия. С диким рыком врываюсь в нее в последний раз и кончаю глубоко внутри нее, — млять, ты… охренеть просто, черт…, - никогда не отличался косноязычием, а сейчас два слова связать не могу, от нее мне крышу рвет.

— Я тебя люблю, — шепчет, тихо вроде, а я слышу, как она улыбается, — нам надо в душ, — добавляет, когда я выхожу из нее и ложусь рядом.

— Надо, но пойдем по отдельности, — обнимаю ее и снова целую, какая-то ненормальная зависимость, одержимость ее губами, запахом, телом.

— Почему? — она смешно хмурит бровки, и я смеюсь, малышка совсем, и как меня угораздило? Как там говорится? Седина в бороду, а бес в ребро? Точно мой случай.

— Потому что, если мы туда пойдем вместе, то на хрен оттуда не выйдем в ближайшие три часа, — смотрю на нее, несколько секунд она переваривает сказанное, после чего щеки розовеют, а уши вообще становятся пунцовыми, и она тут же прячет лицо у меня на груди. И чего, спрашивается, засмущалась? Две минуты назад кончала на моем члене так, что только глухой в этом доме не понял, чем мы тут занимаемся, — иди первая, — целую в макушку и размыкаю объятия.

Из душа она выходит быстро, удивительно даже. Останавливается в нескольких шагах от меня, смотрит в пол и комкает в руках край полотенца, вижу, что сказать что-то хочет, да не решается, переминается с ноги на ногу, но ближе не подходит. Напрягаюсь, неужели снова вернемся к исходной точке? Решили ведь все вчера, я с ума сойду, если она снова заведет разговор об отъезде к брату и о том, что у нас ничего не получится. Запру на хрен в комнате и не выпущу, пока всю дурь из ее хорошенькой головки не выбью.

— Ты мне что-то хочешь сказать, Кать? — спрашиваю, как можно мягче, а у самого все внутри кипит, не отпущу, блядь, моя и точка.

Поднимает на меня свое красивые глазки, смотри неуверенно, будто решая, стоит ли говорить, а я сжимаю кулаки в ожидании и зубы до боли стискиваю.

— Ты не мог бы меня отвезти в больницу? — спрашивает тихо и снова глаза в пол опускает, губу кусает и даже шаг назад делает, будто я сейчас ее ударю.

— Он без сознания еще, — говорю, и скреплю зубами, знаю, что меня любит, а все равно не ревновать не могу.

— Я знаю, Саш, но… — она снова мнется, но на этот раз делает шаг ко мне, следом еще один и еще, пока не оказывается в непосредственной близости от меня, — я просто не могу иначе, — заглядывает мне в глаза и тушуется, не умею я свои эмоции скрывать, понимаю, что пацан чуть жизни не лишился, жаль его, но как вспомню, что он к ней руки свои тянул, как целовал ее…, - я тебя люблю, только тебя, — шепчет тихо, — но…, - из глаз ее брызжут слезы и скатываются по щекам, притягиваю к себе, вздыхаю шумно.

- Приму душ, позавтракаем и поедем.

— Спасибо.

— Не за что, — целую ее и иду в душ. Внутри херня полная творится, ни черта я со своей ревностью поделать не могу, но и отказать ей не могу.