Дежурный по станции — почти круглый колобок в фуражке с малиновым верхом — что-то обсуждал с двумя городовыми у медного колокола. Городовые время от времени бросали подозрительные взгляды на пассажира в шарфе. Наконец они кивнули друг другу и размеренным шагом двинулись в разные стороны. Старательность, с которой они изображали неспешность, могла бы вызвать подозрение у внимательного наблюдателя, который наверняка решил бы, что такое демонстративное безразличие блюстителей порядка свидетельствует о намерении усыпить чью-то бдительность. Господин в шарфе оказался именно таким наблюдателем. Он весь напружинился, словно приготовился к прыжку.

Подъехавший буфетчик едва не задел его своей тележкой. Высокому господину пришлось сделать шаг назад, вжавшись в стену.

— Не желаете пирожка? — угрюмо пробасил буфетчик.

И в голосе, и во всем облике служителя привокзального буфета имелась какая-то грубоватость, если не сказать — властность, обыкновенно никак не свойственная этой породе.

— Нет, ступай, — коротко ответил высокий господин, не отрывая взгляда от прогуливающихся по перрону городовых.

— Ну, раз «нет», стало быть — арестован, — заявил буфетчик.

Высокий господин наконец-то оборотил взгляд на продавца пирожков: перед ним стоял огромный детина с косматой рыжей бородой, уместной скорее для околоточного надзирателя, чем для полового. Мазнув взглядом ниже, пассажир заметил и черные шаровары с красным кантом, заправленные в лаковые голенища сапог на твердом футере, которые выглядывали из-под передника. Так и есть — переодетый фараон![54]

Пассажир в шарфе поднял растерянный взгляд.

— Не спеши, Маруся, дай зажарить гуся, — ухмыльнувшись, скаламбурил Свинцов — это был именно он.

Высокий господин начал как-то оплывать, словно решил превратиться в лужу. Но вдруг, подцепив снизу тележку, он мощным рывком подбросил ее кверху. Тележка сбила с ног Свинцова, пирожки полетели в стороны, несколько бутылок выстрелили пеной, расколовшись на узорчатых плитах перрона. Раздались вопли, началась суматоха. Прогуливавшиеся неподалеку городовые бросились к месту происшествия. Дежурный по вокзалу принялся что есть мочи дуть в свисток.

Высокий господин бросился по дебаркадеру, расталкивая пассажиров. Котелок его слетел, и теперь по открывшейся сияющей лысине в беглеце без труда можно было опознать месье Люка.

Полицейские взялись было поднимать и отряхивать Свинцова, но тот оттолкнул их.

— Брось, дура! — рявкнул он. — За ним!

Городовые бросились в погоню. Свинцов достал свисток и тоже стал дуть.

Месье Люк направлялся ко входу в здание вокзала, но там показались еще двое городовых. Он обернулся: сзади тоже нагоняли. По рельсам тем временем с шипением, лязгом и клокотанием медленно подходил паровоз, извергая из цилиндро-продувательных кранов густые струи пара. Пахнуло гарью, керосином и смазкой.

Откуда-то сбоку из небольшой подвальной дверки, к которой спускались щербатые ступеньки, выбрался смазчик с длинноносой масленкой в руках. Это место тут же заволокло серо-белыми клубами пара, в которые и нырнул месье Люк. Примчавшиеся полицейские обнаружили сидящего на ступенях с расквашенным носом смазчика и черный дверной проем, уходивший в какие-то коридоры. Расталкивая друг друга, преследователи бросились в проем.

Пробегая мимо дежурного по станции, Свинцов рыкнул:

— Без приказа не отправлять!

— Как же?… — жалобно пискнул колобок, которому инструкция предписывала давать колокольные сигналы, отсчитывая оставшееся до отправления поезда время.

Пометавшись по вокзалу, Свинцов устремился к камерам хранения, проверил буфет, потом выбежал на площадь. Туда же выскочили и городовые, потерявшие, как выходило, след беглеца.

— Упустили, тетери?! — грозно рыкнул околоточный.

В этот момент из ворот вокзала вышел тормозной кондуктор в черном кителе, обвешанный с ног до головы большими сигнальными фонарями. Количество фонарей явно превышало разумные нужды кондуктора, но зато хорошо скрывало лицо и очертания фигуры. Спустя мгновение из тех же ворот выскочил Африканов. Найдя взглядом человека с фонарями, он бросился следом и на полном ходу, наподобие мчащегося на всех порах на очень хорошем угле паровоза, врезался в кондуктора и повалил на мостовую.

В это же время у коммерческого банка на Садовой остановился открытый фаэтон с тремя пассажирами в черных фуражках и тужурках без знаков; в ногах у них стояла пара плоских ящиков, выкрашенных синей краской. Самый невысокий и тщедушный вскочил прямо на сиденье.

— Золото теряет свою цену! — отчаянно прокричал он высоким голосом.

Прохожие с недоумением поворотились к странному экипажу.

— Скоро его станет так много, что цена будет не выше навоза!

Охочая до развлечений публика мгновенно обступила экипаж с необычным оратором. Тут же появились и репортеры в клетчатых костюмах, которые как будто специально ожидали здесь какого-то происшествия, покуривая у железной ограды.

Оратор продолжил:

— Скоро все банки разорятся, а простой человек станет так же богат, как нынешние банкиры и эксплуататоры! — Он махнул рукой в сторону величественных колонн банковского фасада.

— Откуда ж столько золота возьмется? — спросили из толпы.

— Искусственным путем! — прокричал в ответ трибун. — Уже открыт способ! У нас есть формула! Вот, это первые слитки!

С этими словами молодой человек отбросил крышку с поднятого сообщниками ящика. Те наклонили его, демонстрируя содержимое: ящик был доверху набит блестящими желтыми брусками. Раздались возгласы восторга и удивления. Репортеры принялись наперебой выкрикивать вопросы:

— Откуда у вас формула золота?

— Какую организацию вы представляете?

— В чем ваши цели?

Публика все прибывала, ряды вокруг фаэтона смыкались плотнее.

— Наша цель — всеобщее равноправие и братство! — выкрикнул оратор. — А правительство печется только о богатых.

— А нельзя ли нам вашего навозу чуть-чуть — на память? — раздался из толпы бойкий голос.

В это же мгновение зазвенели трели полицейских свистков.

— Прекратить демонстрацию! Разойтись! — послышались окрики городовых, прокладывавших себе путь к фаэтону сквозь плотную толпу.

Взглянув на полицейских, молодой человек взвесил в руке слиток и тут же подбросил его над головами.

— Вот вам! — выкрикнул он. — У нас на всех хватит!

Толпа качнулась, вверх взметнулись десятки рук. Началась толкотня и сумятица под аккомпанемент отчаянных ругательств и женского визга. Городового Пампушко сбила с ног людская волна, хлынувшая вслед за упавшим на мостовую слитком.