— А мадам прорицательницу?

— Возможно… Для нее, по крайней мере, имеется улика с этим кольцом.

— Все-таки его отпечаток? — обрадовался Жарков. — Ну вот видите! Если убил Галю, отчего ж вы его в других убийствах не видите? Ведь ваша Глебова именно его описывала — с такими приметами трудно ошибиться. И у Горского он был — Аладьин это подтвердил. И рост подходящий… И замашки вполне цинические. Я бы сказал, все факты сходятся.

— Глебова могла специально прислать Капая в лабораторию, чтобы потом наивный Аладьин указал на него.

Жарков оторвался от окуляра микроскопа и несколько мгновений растерянно моргал.

— Думаете, Глебова специально дала вам описание Капая, чтобы отвести подозрения от себя? Но где она его видела?

— Она могла дать приметы случайного человека. А Капай заходил к ее соседке, генеральше Сторожевой. Глебова вполне могла с ним столкнуться. Да и не важно где!

— Хм… — задумался Жарков, пытаясь сложить в голове новую картину преступления.

— Важно, что, если мы допустим, будто именно Глебова является главарем этой банды, череда событий становится более логичной, — продолжил мысль Ардов.

— Оснований так считать предостаточно! — с жаром согласился Жарков. — У нас имеется экспертиза почерка надписи на стене, наблюдения Шептульского и слиток из квартиры!

— А также показания городового Пампушко, которого сегодня едва не задавили у банка во время этой странной выходки новых робингудов.

— Неужели действительно разбрасывали золотые слитки? — оживился Жарков.

— Угу. Разбросали — один. Остальные так и оставили в ящиках.

— Я бы не назвал это примером щедрости, — сыронизировал криминалист. — Вы его изъяли? Это же улика! Хорошо было бы сличить, — он кивнул на желтый брусок, лежащий под микроскопом.

— Его изъял ваш коллега из Отдельного корпуса, — не удержался от колкости Ардов.

— Брусникин?

Ардов кивнул.

— Господа жандармы прибыли на место происшествия на удивление быстро. Как и ограбление ювелирной лавки, этот инцидент они объявили предметом сугубого интереса Третьего отделения Собственной Его Величества Канцелярии.

— Но вы рассказали Брусникину об уликах против Глебовой? Если допустить, что она расправилась с Крючиным…

— Я бы не торопился. Пока что мотивы убийства нуждаются в уточнении.

— Да что ж тут непонятного! — в нетерпении воскликнул Жарков.

Честно говоря, процесс выработки рабочей версии преступления был едва ли не любимым занятием Петра Павловича. Эта часть работы более всего привлекала его в криминалистике. Беда заключалась лишь в том, что всякий раз, изобретая гипотезу, которая ему представлялась поистине безупречной, в конечном счете он приходил к совершеннейшему краху — после раскрытия преступления версия Петра Павловича на поверку оказывалась порядочным бредом, не имеющим ни малейшего отношения к действительности. Но сейчас Жарков не мог отказать себе в удовольствии включиться в умственную эскаладу.[66]

— Она могла соблазнить Крючина, чтобы получить формулу Горского, — предположил криминалист.

— Пожалуй, — подумав, согласился Илья Алексеевич. — Глебова говорила, что познакомилась с Крючиным в кондитерской, когда они оба заметили, что купили одинаковые пирожные.

— Ну вот видите! Проще простого! — обрадовался Жарков. — Но наш Крючин оказался честным парнем и, когда дело дошло до расплаты за удовольствия, отказался играть в грязные игры. Тогда, опасаясь огласки, Глебова его и убила.

— Допустим. И что дальше?

— А дальше решила действовать напрямую.

Жарков встал и принялся в возбуждении ходить по комнате между секционными столами, время от времени почесывая голову лихорадочными движениями, свойственными еноту.

— Когда Горский повторным экспериментом подтвердил действенность формулы, она явилась к нему и потребовала выдать секрет, — продолжил выстраивать логическую цепочку Петр Павлович. — Профессор, надо полагать, ответил отказом. И тогда она лишила жизни и его, завладела записной книжкой и отправилась разбрасывать золото по улицам Петербурга, обещая прохожим Апокалипсис. Революционеры — особая порода, Илья Алексеевич, — на всякий случай добавил Жарков, рассчитывая, что вероятные логические нестыковки в его версии можно будет списать на страстность натуры порабощенных ложными идеями борцов за всеобщее благоденствие. — Они ради своих умозрительных концепций любого готовы ухлопать.

Не зная, куда девать нерастраченную энергию, Петр Павлович принялся тщательно мыть руки под умывальником.

— Откровенно говоря, не все тут гладко… — осторожно возразил Ардов.

— Вот как? — обернулся криминалист. — И что же?

— Ну, например, вряд ли Глебовой хватило бы сил в одиночку подвесить Горского за ногу на веревке, инсценируя месть алхимического братства.

— Да почему в одиночку? — воскликнул Жарков. — Почему вы не берете в расчет этих ее дружков-народовольцев, с которыми она разгромила лавку Артамонова?

— А золотые слитки? — не унимался Ардов. — Горскому понадобилось пять дней, чтобы переплавить ингредиенты, а Глебова принялась разбрасывать золото буквально на следующий день после получения формулы. Когда она успела-то?

Жарков подошел к столу, взял слиток и с каким-то особым удовольствием вложил его в руку Ардова.

— Это не золото, — произнес он и сделался похож на мурлыкающего кота.

Илья Алексеевич взвесил в руке блестящий брусок.

— Вот как? — только и смог вымолвить он.

— Это всего лишь свинец, — объявил результат экспертизы Петр Павлович, явно испытывая наслаждение от мгновения профессионального торжества.

— Но — как?

— Обычный свинец. Плюмбум. Только позолоченный.

— Ничего не понимаю, — вздохнул сыщик.

В это мгновение дверь распахнулась, и в прозекторскую ввалился Свинцов с затекшим глазом, ссадинами на лбу и кровоподтеком на лысине. В руках он держал два синих деревянных ящика. Пройдя несколько шагов, околоточный надзиратель с грохотом опустил их на свободный стол и откинул крышку верхнего.

— Золото! — объявил он.

Ящик действительно был набит блестящими желтыми слитками.

— Не иначе, от ваших революционеров осталось, — добавил он. — Одного мазурика я в кутузку определил.

— С ним можно поговорить? — оживился Ардов.

— Пока не представляется возможным, — смутился Свинцов. — Ввиду утраты разумного духа по случаю повреждения тела в области головы, — провозгласил он и, подумав, добавил: — Приложил я его… крепко.