В прозекторскую тем временем стекались чины полиции, желавшие услышать удивительный рассказ о невероятном поединке в каретном сарае Толмазова переулка.

Отстранившись от галдежа, сопровождавшего демонстрацию примененных против неприятеля приемов французской борьбы, Илья Алексеевич поспешил заглянуть в «римскую комнату» и мысленно представить сцены последних дней, которые были как-то связаны с Глебовой. Такие путешествия во времени позволяло Ардову совершать особое свойство его памяти: он без малейшего затруднения мог по желанию обнаружить себя в любой точке прошлого и без усилий рассматривать там детали, замедляя или даже останавливая ход событий по своему усмотрению. При этом все картины минувших дней запечатлевались в его голове с такой невероятной точностью, что могли бы сравниться с самой четкой фотографией или даже с синематографом — только в натуральную величину.

Перво-наперво Илья Алексеевич еще раз внимательно выслушал сбивчивый рассказ Шептульского, зацепившись за момент, когда филер едва не сбил с ног Глебову, разговаривавшую с неким черным господином в Мучном переулке. Илья Алексеевич представил этот момент со слов филера необычайно отчетливо — это было еще одним особенным его свойством: любое описание тут же превращалось у него в зримые картины. От этой сцены память услужливо перебросила Илью Алексеевича в разгромленную ювелирную лавку. Он присмотрелся к испуганным приказчикам, отвечавшим на его вопросы. И, наконец, еще раз внимательнейшим образом осмотрел пространство полутемного помещения, наклонившись к усыпанному битым стеклом полу и глядя по сторонам.

Вернувшись из своей «римской комнаты», Ардов услышал, как Жарков объяснял чинам полиции, почему принесенные Иваном Даниловичем слитки — это свинец. Он уже взвесил несколько слитков на весах, потом в воде, сделал расчет и раскрыл справочник с указанием удельного веса металлов.

— Свинец — 0,025 фунта, — ткнул он в таблицу и показал ту же цифру на листке бумаги со сделанными только что расчетами. — А золото, — он указал на соответствующее значение в справочнике, — 0,043 фунта. Есть разница?

Никто, конечно, не понимал смысла проводимых манипуляций, но горячая убежденность Жаркова не оставила сомнений в его правоте. Хотя, конечно, смириться с мыслью, что в ящиках лежали всего лишь позолоченные свинцовые чушки, было очень тяжело.

— Ваше высокоблагородие, — обратился Ардов к приставу Троекрутову, который только что вернулся из Управления и тоже явился в прозекторскую, чтобы выяснить, почему весь участок бросил свои дела. — Разрешите арестовать Глебову?

Почувствовав, что вопрос сложнее, чем может показаться на первый раз, Евсей Макарович пригласил сыскного чиновника к себе в кабинет для обстоятельного изучения имеющихся фактов.

— Да вы с ума сошли, Илья Алексеевич! — всполошился Троекрутов, выслушав доклад. — Зачем нам ее арестовывать? Это дело никакого касательства до нас не имеет! Вы же сами знаете: разгром лавки Артамонова отошел в ведение Третьего управления, что мы туда лезть будем?… У нас и своих дел хватает. И золото это мы туда же отдадим. Да и не золото это вовсе — вы сами это слышали, у Петра Палыча на сей счет таблица имеется… И все эти выходки у банка — какая-то дикость, я вам скажу. Даже думать бросайте.

Несмотря на то что Евсею Макаровичу удалось представить сегодня в Управлении свою ночную импровизацию как весьма успешную вылазку по насаждению благочиния в «зловонном очаге преступности и разврата», к нему уже успела вернуться всегдашняя осторожность и осмотрительность. Отправляться всем участком на арест шайки народовольцев — это грозило новым приливом начальственного внимания, которое, как хорошо усвоил участковый пристав за годы беспорочной службы, меняет свои взгляды и настроения столь быстро и неожиданно, что угодить бывает непросто. Да и неизвестно, чем все это могло кончиться!

— Ваше высокоблагородие, но ведь на Глебовой подозрение в убийствах Крючина и Горского, — попытался надавить Ардов. — Это к третьему управлению не относится, это наша забота.

— А какие улики? — парировал Троекрутов.

— Булавка на месте убийства, — пробормотал Илья Алексеевич, понимая, что весомым аргументом эту булавку действительно не назовешь.

— А, бросьте! — отмахнулся начальник участка. — Тоже мне нашли улику. Вам эту булавку любой адвокат в два счета из дела выбросит, а присяжные еще и посмеются. Нет уж, Илья Алексеевич, схватить банду революционеров — это, знаете, не баран чихнул. Предоставьте это дело Отдельному корпусу. А за смерть вашего профессора со студентом у нас прекраснейшим образом ответит этот Гришка.

Начальнику участка показалось, что он нашел вполне удачный способ решения всех проблем. Он вздохнул и даже улыбнулся.

— Подумать только, до чего верткий оказался мазурик! — Евсей Макарович вспомнил краткий доклад, который получил от фон Штайндлера по возвращении из Управления. — Едва не ускользнул! Вам Иван Данилыч рассказывал? Обвешался фонарями, насилу его Африканов распознал. Африканов, конечно, герой, будем составлять прошение. Схватить опасного преступника — это, знаете ли…

— Он ведь отказывается, — перебил Ардов, не позволив начальнику перевести разговор в болтовню.

— Конечно, отказывается! Зачем же ему собственными руками колодку себе на ноги вешать? По всему видать — вепрь! Хитер и коварен, сомнений нет. Но — ничего-о-о-о: посидит в кутузке, подумает… А там, глядишь, повинную голову и принесет.

— По нему улик не больше, — попытался возразить Илья Алексеевич, хотя подобное заявление свидетельствовало скорее о слабой работе чиновника сыскного отделения, чем о невиновности Капая.

— Да как же это! — не согласился пристав. — Глебова на него показала? Показала, — он загнул палец. — Помощник профессорский показал? Показал, — загнул второй палец. — От стражей благочиния пытался скрыться? Пытался! Чуть Свинцову голову не разбил.

Евсей Макарович загнул третий палец и показал Ардову.

— Какие же у него мотивы были? — не отступал сыщик.

— Не хуже, чем у вашей Глебовой мотивы! — начал закипать Евсей Макарович. — Оскар Вильгельмович уже всю картину, считай, восстановил, — пристав взмахнул папкой со стола, в которой, видимо, находился отчет старшего помощника по итогам допроса задержанного на вокзале преступника. — Капай устроил мошенничество с фальшивой прорицательницей, которую угрозами и шантажом заставил обманывать состоятельных господ. Сам выбирал жертв и выуживал сведения интимного характера, которые потом эта самая Галя-Дудка и озвучивала, намотав себе тюрбан на голову. Крючин случайно заметил кражу кольца у генеральши и потому был Капаем зарезан — самым жестоким и безобразным образом! Ну, это вы сами прекрасно в своем отчете изложили — это же ваша версия.

— А профессор?

— Профессор что-то заподозрил во время сеанса! — не растерялся пристав. — Как-то, надо полагать, неосторожно повел себя и — выдал. Так расплата настигла и его.