Моргаузы не вызвало у меня серьезных подозрений. В конце концов, Гвенвифар и Артур приняли ее; настороженность королевы со временем уступила место искренней приветливости, а потом и привязанности, так что скоро королевская чета просто души в ней не чаяла. Кто я такой, чтобы сомневаться в их чувствах?

Для себя я объяснил дело так: дама сильно страдала, значит, избавление от недуга — повод для радости. Я говорил себе: у нас нет доказательств того, что она сделала что-то плохое. И она имеет полное право пользоваться вниманием двора Артура. Пришлось повторить это про себя несколько раз, и я почти поверил в такой ход событий. Тем не менее, время от времени меня посещали сомнения, даже не сомнения, а смутные предчувствия, не позволявшие искренне порадоваться за даму. И, надо заметить, не одного меня смущало кое-что. Передур явно не разделял легкомысленного отношения к появлению при дворе нового лица.

Однажды поздно вечером я застал его за столом, с кубком в руке, внимательно наблюдавшим за королем и королевой с их очаровательной гостьей. Опустившись на скамью рядом с ним, я беспечно спросил:

— Ты что такой хмурый, друг? Я думал, ты тоже порадуешься такому благополучному возвращению.

— Я бы порадовался, — мрачно пробормотал он, — если бы все остальные не ослепли. В этой женщине нечем восхищаться.

— Ты про Моргаузу?

Он недоверчиво посмотрел на меня, а потом окинул зал подозрительным взглядом.

— Хм-м, Моргауза, — сказал он так тихо, что я едва его расслышал.

— Я вижу, ты к ней не очень-то расположен.

— Я к ней никак, — Передур пожал плечами. — Я вообще о ней не думаю. — Он одним глотком осушил кубок. — А что, должен? Она для меня никто. Жаль, что я раньше никогда не видел эту шлюху.

Я удивился этой несдержанности, но заметил:

— Знаешь, брат, я тоже не в восторге от нашей таинственной гостьи.

— Это ты ее нашел. — Он говорил так, словно обвинял меня во всех несчастьях, приключившихся в нашем походе. — Тогда ты не очень-то беспокоился насчет нее.

Так оно и было. Когда мы впервые наткнулись на нее в лесу, я не чувствовал ничего, кроме сочувствия к ее бедственному положению. А вот Передур, насколько я помню, встревожился с первой же минуты.

— Что ж, — согласился я, — может, ты и прав. Только мое мнение изменилось после того, как мы побродили по Ллионессу. И, знаешь, опасения она вызывает не только у нас с тобой.

Передур неопределенно хмыкнул.

— Мирддин тоже не в восторге.

— Тогда Мирддин Эмрис и впрямь мудр, как говорят о нем люди. — С этими словами молодой воин резко отодвинул пустой кубок и встал. — Извини меня, лорд Галахад, что-то я сегодня не в своей тарелке. Уверяю, я никого не хотел обидеть. Не обращай внимания.

Передур отошел к воинам, собравшимся у очага. А я решил присмотреться, кто еще в этом зале относится к нашей гостье настороженно. Через некоторое время я остановил взгляд на Лленллеуге, который, по моим представлениям, разделял сомнения Передура. Если у кого и были причины не доверять Моргаузе, так это у Лленллеуга. Однако, к моему изумлению, я ошибался.

— Она чудо, не так ли? — сказал он, когда я остановился рядом с ним. Сомневаться не приходилось, он имел в виду Моргаузу. Она скромно сидела в компании Артура, Гвенвифар и Элфодда.

— Может, и чудо, раз ты так считаешь, — ответил я, пристально глядя на него.

Однако Лленллеуг не обратил внимания на мой холодный тон и продолжал:

— Воистину, так выглядели жены из народа Туата ДеДаннан. — Ему понравилось собственное сравнение. — Действительно, она прямо сидхе. Посмотри, как сияет! А глаза… — Его восторженный голос так удивил меня, что я изумленно уставился на него. Наш ирландец никогда так не говорил! Он вообще был очень сдержанным человеком.

Неужто он — тот самый человек, подумал я, который так натерпелся в погоне за ней?

— Она же ни причем, — заявил он, словно угадав мои мысли. — Вообще ни причем.

— Ты что-нибудь вспомнил о своих бедах? — осторожно поинтересовался я.

— Нет, — решительно сказал он, — ничего не помню. Но она ни причем. Это я знаю наверняка.

— Как ты можешь быть уверен, если ничего не помнишь?

Высокий ирландец бросил на меня неодобрительный взгляд и ушел.

Я не понял его реакции. У входа в зал я нашел Мирддина. Он стоял один и наблюдал за тем, что происходит у стола короля. Проследив за его взглядом, я, как мог небрежно, сказал:

— Похоже, Моргауза отвоевала себе место среди нас.

— О, она умеет играть с мужчинами, — скривившись, ответил Мирддин. — Заметь, Галахад, что она — сплошная загадка. Я смотрю на нее и вижу сплошные вопросы, а ответов не вижу. Она что, оставила нас только для того, чтобы вот так вернуться? Ее роскошные одежды — где она их добыла? Она говорит с легким высокомерием дворянки — но кто ее семья? Почему все забывают обо всем, когда она рядом?

— Лленллеуг определенно забыл о себе, — ответил я, намереваясь рассказать Мирддину о моем разговоре. — Вы знаете, что он… — начал я, но Мудрый Эмрис больше не слушал. Он смотрел на Моргаузу. Хмурость во взгляде сменилась полным восторгом.

— Ах, но она прекрасна, этого нельзя отрицать, — пробормотал он. Такое простое замечание вызвало во мне серьезное беспокойство, от Эмриса я этого никак не ожидал. Я смотрел на него, а он смотрел на Моргаузу.

В ту ночь я плохо спал и с утра поехал к месту нового святилища, надеясь отвлечься от мыслей о Моргаузе. На месте я поразился, как много успели сделать каменщики с момента прибытия Галла.

Холм, выбранный для строительства святилища, представлял собой возвышенность в пределах видимости как Тора Аваллаха, так и аббатства, примерно на одинаковом удалении от того и другого. Несмотря на то, что приехал я совсем рано, на месте уже толпились рабочие. Сновали и с грохотом разгружались повозки с камнем для святилища, и с камнями для дороги к святилищу.

Я спешился, привязал лошадь и пошел к подножию холма, время от времени останавливаясь, чтобы поговорить с кем-нибудь из кимброгов, помогавших мостить дорогу. Большинство из них слаженно работали вместе с каменщиками, перебрасываясь легкими шутками; кимброги