— Кто ты?

Голос Оливера пронзил воздух и поднялся выше карканья ворон, сидевших на тюремной стене.

Глава 29

Как только свежий воздух попал в легкие Рамоутера, его вырвало. Хенли не могла его за это винить. Сорок минут в непроветриваемом помещении с Оливером с трудом выдержала даже она. Ей хотелось окунуться в горячую ванну с «Деттолом»[38]. Злобная токсичность Оливера, казалось, проникла в ее поры и заразила кровь. Хенли вручила Рамоутеру пачку бумажных салфеток. У него все прекрасно получалось, пока Оливер не выключил свой шарм и не стал плеваться ядом. Оливер использовал Рамоутера как боксерскую грушу, а Хенли позволила ему это.

— Простите, — сказал Рамоутер, вытирая рот и с отвращением глядя себе под ноги. — Я должен был подготовиться. Я знал, чего ожидать. Я должен был справиться.

— Это не твоя вина. Назвать его дьяволом будет слишком мягко, — ответила Хенли, когда они уже шли на стоянку. — Я знаю, что ты распрощался с завтраком и еще нет и половины одиннадцатого утра, но мне кажется, что нам обоим нужно выпить… Ты вообще пьешь?

Рамоутер слабо улыбнулся.

— Да. Но мы же на службе.

— Я никому не скажу. Пошли. А то я могу сейчас кого-нибудь убить.

— Есть что-нибудь хочешь? Хотя я ничего не могу порекомендовать.

Хенли прижала кусочек лимона ко дну стакана пластиковой трубочкой. Они пошли в бар неподалеку, «Герцог Глостерский», над которым постоянно пролетали самолеты, вылетающие из Лондона. Из их кабинета открывался просто фантастический вид на четырехполосную магистраль и «Теско Экспресс»[39].

— Нет, не хочу, — ответил Рамоутер, болтая в стакане свой виски.

— Никогда бы не подумала, что ты пьешь виски.

— Я не любитель, но мой отец говорит, что виски помогает при проблемах с желудком. По крайней мере, этим он всегда оправдывался. Смешно сказать: утром я смотрел на разлагающиеся части тела и… Не могу сказать, что это на меня никак не подействовало — конечно, подействовало, но когда надо мной начал измываться он…

В бар вломилась группа радостно кричащих людей.

— Справедливость восторжествовала! — воскликнул кто-то из них, а женщина лет пятидесяти пяти расплакалась.

— Кто-то счастлив, — заметил Рамоутер.

— Вероятно, присяжные вынесли свой вердикт, — пришла к выводу Хенли, глядя, как один из мужчин обнимает плачущую женщину.

— Откуда ты знаешь?

— Посещения родственников, друзей и прочих гражданских лиц, включая адвокатов, начинаются с половины второго. Сегодня четверг, поэтому, вероятно, присяжные совещались пару дней и сегодня утром наконец приняли решение. Если кого-то признают виновным, такого радостного возбуждения не испытывают даже члены семьи пострадавшего, поэтому готова поспорить: вон того мужчину в модной рубашке и костюме от «Маркс энд Спенсер» сегодня утром признали невиновным. А еще он местный.

— А это ты каким образом определила? — спросил Рамоутер, безуспешно пытаясь подглядеть за компанией незаметно.

— Если бы тебе пришлось тащиться через весь Лондон на слушание дела в Вулвичском Королевском суде и тебя признали бы невиновным, хотелось бы тебе потом болтаться рядом со зданием суда?

— Боже, нет. Мне бы захотелось как можно быстрее отсюда убраться.

— Вот именно. Он местный.

Ее правая рука начала дрожать, когда она поднесла стакан к губам. Хенли глянула, не заметил ли этого Рамоутер, но он был глубоко погружен в собственные мысли. Она осушила стакан и теперь ждала, когда водка с тоником на нее подействует.

— Тебе лучше? — спросила Хенли.

— Да. Значительно. Я допустил ошибку. Я его недооценил. После предыдущей встречи мне не показалось, что он так уж ужасен. Мне не следовало пожимать ему руку.

— Это не сыграло бы никакой роли. Он прекрасно разбирается в людях. Это полезный навык, и он точно знает, как им можно воспользоваться.

Рамоутер кивнул, но на самом деле его этот ответ не удовлетворил.

— Ты был лучшим учеником на своем потоке, — напомнила Хенли, пытаясь смягчить последствия атаки Оливера. — Первым в списке. Ты получил высший балл на государственном экзамене по следственному делу.

На лице Рамоутера отразилось удивление, смешанное со смущением.

— Может, я и был лучшим учеником, но нас не учили распознавать хладнокровных убийц-психопатов. Об этом на экзаменах не спрашивали.

Бар «Герцог Глостерский» начал заполняться людьми — ответчиками на суде и обнадеженными или расстроенными родственниками. Уже почти пробило одиннадцать. До появления юристов оставалось два часа.

— Ему не нравится наш начальник, да? — поинтересовался Рамоутер, имея в виду Пеллачу.

— Ему никто не нравится, — ответила Хенли. — Все, что он делает, все, что он говорит, имеет одну цель — вызвать реакцию. Ты говорил, что читал расшифровки протоколов допросов и судебных заседаний?

— Да.

— Когда Оливера допрашивали, на все вопросы, которые задавал Пеллача, он отвечал нецензурно — одним коротким словом. Вы можете объяснить, почему отпечаток вашего большого пальца нашли на левой большой берцовой кости жертвы номер два? Ответ: «Сука». Вы отправляли сержанту Адриану Флинту оскорбительные текстовые сообщения? Тот же ответ. И так на протяжении целого часа. Один и тот же ответ. «Сука». А потом он завизжал и потребовал адвоката, потому что ему до чертиков надоело смотреть на лицо Пеллачи, которое он, кстати, охарактеризовал тем же самым словом.

— Как мило.

— Да, просто очаровательно.

— Я не понял, почему он это сделал. В смысле, попросил адвоката.

— Контроль. Оливер все должен держать под контролем. Вспомни, как он издевался над тобой. Он хочет контролировать любой разговор. Даже отказ от разговора — это форма контроля, и ему очень не понравилось, что Пеллача смог лишить его этого контроля.

— Но именно ты схватила его перед тем, как он… — Рамоутер запнулся. — Прости.

Хенли почувствовала, как у нее непроизвольно сократились мышцы живота. Она мысленно перенеслась в тот день, когда впервые попыталась застегнуть наручники на запястьях Оливера. Она ткнула его лицом в грязь на пустоши, а он изо всех сил пнул ее и сломал ей два ребра. Она не видела, что у него в руке был нож, пока Оливер не поднял его вверх, перед этим вытащив его из ее тела. Ее собственная кровь капала с кончика ножа ей на лицо. Она закричала, когда Оливер ударил ее во второй раз, она звала Пеллачу. Она пыталась сопротивляться, но Оливер прижал ее к земле и нашептывал ей в ухо, что хочет заставить ее почувствовать каждую его частичку и никуда она от него не денется. Время замедлило свой ход. Она подумала, что Пеллача ее бросил и оставил умирать посреди пустоши. Она до сих пор помнила резкую боль в груди, которая появлялась каждый раз, когда она пыталась вдохнуть воздух, прижимая