Он подошел к столу в углу комнаты – его я тоже узнал – и налил на двоих кампари в стаканы, которые тоже были нашими.

– Альдо, я и не знал, что все это так много для тебя значит, – сказал я, показывая рукой на комнату.

Он залпом выпил свой кампари.

– Очевидно, больше, чем для тебя значила обстановка синьора Фаббио.

Загадочно, но что из того? Меня это не тревожило. Меня ничто не тревожило. Я во всей полноте ощущал благодать Вознесения. Нашего собственного.

– Я рассказал Джакопо, кто ты, – сказал Альдо. – Думаю, так лучше.

– Делай как хочешь, – ответил я.

– Где ты остановился?

– На виа Сан Микеле, номер двадцать четыре, у синьоры Сильвани. У нее полон дом студентов, но боюсь, не твоей веры. Все с факультета экономики и коммерции, к тому же совершенные фанатики.

– Это хорошо. – Он улыбнулся. – Даже очень хорошо.

Я пожал плечами. Соперничество между фракциями было по-прежнему выше моего понимания.

– Ты можешь быть посредником, – добавил Альдо.

Глядя в стакан с кампари, я размышлял над его словами. Кажется, в прошлом, когда он учился в руффановском лицее, тоже бывали такие поручения, правда, выполнял их я не всегда успешно. Послания, засунутые в карманы его однокашников, иногда попадали не по адресу. Такая роль имеет свои недостатки.

– Я в этом не разбираюсь, – сказал я.

– Зато я разбираюсь, – возразил Альдо.

Джакопо принес второй завтрак.

– Привет, – сказал я.

– Прошу прощения, что вчера не узнал вас, синьор Армино. – Он опустил поднос и, совсем как ординарец, встал по стойке "смирно". – Я очень рад вас видеть.

– К чему такая напыщенность? – спросил Альдо. – В Бео всего пять футов и пять дюймов роста. Ты все так же можешь качать его на колене.

Я и забыл. В сорок третьем Джакопо действительно проделывал такое.

Альдо его подбивал. Марта возражала и закрывала дверь кухни. Марта…

Джакопо поставил на стол еду и большой графин вина с местных виноградников. Позже я спросил брата, не Джакопо ли делает все по дому.

– Он вполне справляется, – сказал Альдо. – Убирать приходит одна женщина. Я держал для этого Марту, пока она не запила. Когда дело стало совсем безнадежным, я ее выставил.

Время пришло. Я закончил. Альдо все еще ел.

– Я должен тебе кое-что сказать, – начал я. – Лучше сделать это сейчас, поскольку дело касается и меня. Марта мертва. Скорее всего, ее убили.

Альдо отложил вилку и через стол уставился на меня.

– Что ты имеешь в виду, черт возьми? – резко спросил он.

Его глаза с немым обвинением пристально смотрели на меня. Я вытер рот, встал из-за стола и принялся ходить взад-вперед по комнате.

– Я, конечно, могу ошибаться, – сказал я. – Но думаю, что не ошибаюсь. Боюсь, что нет. И если это так, то здесь и моя вина.

Я рассказал ему всю историю. От начала до конца. Английские туристки, одинокий варвар и его чаевые в десять тысяч лир, мои ночные кошмары и их связь с алтарным образом в Сан Чиприано. Утренняя заметка в газете, посещение полиции, знакомое, как мне показалось, тело и внезапный порыв, который привел меня в Руффано. Наконец, мой вчерашний приход к часовне Оньиссанти и сапожник Джиджи, садящийся со своей сестрой Марией в полицейскую машину.

Альдо выслушал меня, ни разу не прервав. Я не смотрел на него, рассказывая свою историю. Просто ходил взад-вперед по комнате и говорил, говорил. Я слышал, что говорю невнятно и сбивчиво, как перед судьей, поправляясь в мелочах, которые не имели никакого значения.

Закончив, я снова сел на стул. Я думал, что его обвиняющий взгляд все так же прикован ко мне. Но Альдо невозмутимо чистил апельсин.

– Ты видишь? – спросил я, чувствуя себя совершенно измученным. – Ты понимаешь?

Он положил в рот крупную дольку апельсина и проглотил.

– Да, вижу, – сказал он. – Это довольно легко проверить. С полицией Руффано у меня очень хорошие отношения. Надо всего-навсего снять трубку и спросить их, правда ли, что мертвая женщина – это Марта.

– И если это так?

– Ну что ж, очень плохо, – сказал он, протягивая руку за следующей долькой. – Она бы все равно умерла, учитывая ее состояние. Джиджи не могли с ней справиться. Никто не мог. Спроси Джакопо. Она была пьяницей.

Он не понял. Он не понял, что если Марта убита, то убита лишь потому, что я вложил ей в руку десять тысяч лир. Я во второй раз объяснил ему это.

Он окунул пальцы в миску с водой, которая стояла рядом с его тарелкой.

– Ну и что? – спросил он.

– Разве я не должен был сообщить об этом римской полиции? Разве это не объяснило бы мотив убийства? – повторил я.

Альдо встал. Подошел к двери и крикнул, чтобы Джакопо нес кофе. После того как кофе принесли и дверь закрылась, он налил его нам обоим и стал медленно, задумчиво помешивать свой.

– Мотив для убийства, – проговорил он, – время от времени есть у каждого из нас. В том числе и у тебя. Если тебе так хочется, беги в полицию и расскажи там то же, что и мне. Ты увидел лежащую на церковной паперти старуху, и она напомнила тебе алтарный образ, которым тебя стращали в детстве. Прекрасно. И что же ты делаешь? Ты склоняешься над женщиной, и она поднимает голову. Она узнает тебя, ребенка, который двадцать лет назад бежал с немецкой, армией. Ты узнаешь ее, и у тебя в мозгу что-то щелкает. Ты ее убиваешь в безумном порыве убить преследующий тебя кошмар и затем для успокоения совести вкладываешь в ее руку ассигнацию в десять тысяч лир.

Он залпом выпил кофе и направился в другой конец комнаты. Снял трубку.

– Я свяжусь с комиссаром полиции. Сегодня воскресенье, он, скорее всего, дома. По крайней мере, он сообщит мне последние новости.

– Нет, подожди… Альдо! – в панике крикнул я.

– Почему? Ты ведь хочешь знать, не так ли? Я тоже.

Он назвал номер. Я уже ничего не мог сделать. Теперь это была не моя тайна, не моя мука. Альдо разделил ее со мной, отчего смятение мое только усилилось. По его мнению, это убийство мог бы совершить и я. У меня не было свидетелей, которые подтвердили бы мое алиби. В предложенном им мотиве была своя страшная логика. Настаивать на невиновности бессмысленно. В полиции мне не поверят – да и с чего им верить? Мне никогда не доказать, что я здесь ни при чем.

– Ты ведь не собираешься