Поскольку император так часто пребывал вдали от двора и был озабочен лишь собственными удовольствиями, управлять империей приходилось другим. Сначала это была его мать, Феодора, регентша с 842 года, правившая при поддержке Феоктиста, одного из дворцовых евнухов. Когда Михаилу исполнилось 15, его начала возмущать материнская опека, и недовольством юного императора воспользовалась группа царедворцев во главе с братом императрицы Вардой. Заговорщики устроили засаду, захватили Феоктиста, когда тот вышел с заседания дворцового совета, кинули его в подземелье, а потом убили. Лишившись главного советника, удрученная Феодора решила отойти от дел. Через несколько месяцев после убийства Феоктиста, весной 856 года она созвала сенат, отчиталась в состоянии государственной казны, чтобы доказать свое добросовестное правление, а затем отказалась от регентства и удалилась в монастырь.

После этого дворцового переворота Михаил пожаловал Варде титул кесаря и возложил на него задачу управления империей. Таким образом наиболее значительные достижения периода царствования Михаила после 856 года были заслугой Варды и его фракции. Например, византийскую армию, когда она разгромила эмира Мелитены в битве при Посоне в 863 году, возглавлял брат Варды, Петронас. Кроме того, несмотря на кровавый путь, приведший его к власти, Варда был покровителем искусств: именно при нем был достроен храм Богородицы Фарской и начались работы по восстановлению мозаики Богоматери с младенцем в апсиде собора Святой Софии. Также он был сторонником светского высшего образования на основе изучения греческих классиков. За несколько столетий до этого Василий Кесарийский и другие утверждали, что эти произведения, хотя и написанные язычниками, должны быть сохранены и изучены, но в трудные для империи времена, в VII и VIII веках, высшее образование пришло в запустение. Теперь Варда возродил Константинопольский университет (Магнаврскую высшую школу), под который был отведен Магнаврский дворец в комплексе Большого дворца. Кроме того, Варда обеспечил государственное финансирование преподавания. Будучи императором во всем, кроме официального титула, он, однако, решал и все проблемы, доставшиеся ему в наследство от сестры. Одной из них был продолжавшийся церковный раскол между умеренными и фанатиками, которые продолжали спорить по поводу того, как обращаться с епископами – бывшими иконоборцами. Варда открыто встал на сторону лагеря умеренных: он даже пригласил бывшего иконоборца, архиепископа Салоник, преподавать геометрию в новый университет. Но патриарх Игнатий яростно выступал против него и публично критиковал частную жизнь Варды, поскольку кесарь открыто сожительствовал с женщиной, не являвшейся его женой. Около полутора лет Варда терпел этот вызов его власти, но в ноябре 858 года Игнатий был арестован. Правитель, конечно, не мог убить патриарха, но стражники Варды избили его и бросили в пустой саркофаг Константина V возле храма Святых апостолов. Игнатий провел там на холоде всю ночь, а на следующий день был отправлен в изгнание на остров Теревинф.

Именно тогда на сцене появился Фотий. Вполне возможно, он входил в окружение Варды, но был ли он причастен к заговору и убийству Феоктиста, неизвестно. Фотий также разделял интерес кесаря к древнегреческой литературе и, вероятно, преподавал в новом университете. Он был автором «Библиотеки», краткого обзора прочитанных им книг. Все они были написаны много веков назад, и Фотия интересовали, главным образом, их стиль и лексика, так как в его дни разговорный греческий уже значительно отличался от классического языка. В своих суждениях Фотий бывал довольно резок. Так, он осудил Евномия Кизикского (ум. в 393 г.) как не имеющего «представления о красоте и изяществе стиля», «напыщенного и некрасиво звучащего». В то же время он любил язычника Флавия Арриана, написавшего исторический труд об Александре Великом, и речи современника Александра, Исократа. Варда хотел, чтобы именно Фотий встал во главе церкви вместо Игнатия, в противовес фанатикам, которые составляли большинство партии зилотов.

Незначительное осложнение, заключавшееся в том, что Фотий не мог стать патриархом, поскольку был мирянином, оказалось легко устранимым. Двадцатого декабря 858 года Фотия постригли в монахи, а затем в течение следующих четырех дней последовательно рукоположили в иподиаконы, диаконы, священники и епископы. Наконец, в Рождество он стал патриархом Константинопольским. И хотя это было откровенно политическое назначение одного из личных друзей Варды, Фотий оказался одним из величайших византийских патриархов и сыграл роль почти во всех значительных событиях своего времени. Когда в 860 году на Константинополь напали русы, именно он помог укрепить боевой дух защитников города тем, что велел пронести покров Богородицы по оборонительным стенам. Он участвовал в новом оформлении церквей после восстановления иконопочитания и произнес проповедь на открытии новой мозаики Богородицы с младенцем в Софийском соборе в 867 году. И, кроме того, он относился к той группе при византийском дворе, которая разработала новый подход к борьбе с угрозой с севера.

На первый взгляд кажется, что такие люди, как Фотий, изучавшие труды древнегреческих философов и писавшие на классическом греческом языке, едва ли были в состоянии понять своих соседей. В своих сочинениях они предпочитали называть иноземцев не иначе как «варвары». Русские, напавшие на Константинополь в 860 году, в этом смысле не стали исключением: для Фотия они были «варварами», как и все, кто жил за пределами Византии и не исповедовал христианскую веру так, как это было предписано Вселенскими соборами. Однако слово это было обычной литературной условностью, доставшейся в наследство от древних греков, которые обозначали им тех, кто не говорил по-гречески и чей язык звучал для них, как невразумительный набор звуков: «вар-вар». Образованные византийцы, такие как Фотий, не были ни ксенофобами, ни расистами и много знали о жизни и культуре других народов. Фотий имел непосредственный опыт жизни в Аббасидском халифате, поскольку, прежде чем стать патриархом, был направлен туда императором с дипломатической миссией. В Багдаде он завязал немало крепких дружеских отношений, несмотря на «разделяющую стену вероисповедания». В конце концов, у византийцев и арабов было немало общего: монотеистические религии, имевшие схожие корни, крупные города, письменная культура и преклонение перед древнегреческими авторами.

Но отнестись с пониманием к болгарам, русским и другим северным народам просвещенным константинопольским царедворцам было куда труднее. Их религия была политеистической, с многочисленными злыми богами, которых нужно было то и дело умиротворять. Готовясь штурмовать стены Константинополя, Крум принес несколько человеческих жертв богу неба Тангре. В Киеве стоял огромный храм богов войны, неба, солнца, ветра и двух божеств плодородия, каждый из которых был представлен резным деревянным идолом. Плиску и Киев едва ли можно было сравнивать с Константинополем и Багдадом: скопище деревянных изб, окруженное земляным валом и стенами, с деревянным же дворцом правителя посередине – именно поэтому Никифор I с такой легкостью сжег Плиску дотла в 811 году. Письменной культуры у славян не было, так как их язык не имел алфавита. Само появление таких людей было неприятно культурным византийцам и арабам. Болгарский посланник, прибывший в Константинополь, был описан так: «стрижен на венгерский манер, немыт и опоясан бронзовой цепью». Более доброжелательный наблюдатель, арабский путешественник Ибн Фадлан, описал русских как людей «с совершенными телами … Они подобны пальмам, светловолосы и румяны». Но он же критиковал их пренебрежение личной гигиеной и особенно встревожился, когда увидел их похоронный обычай. Покойного сжигали вместе с кораблем и всем имуществом – включая девушку-рабыню.