– У меня что-то голова кружится, – пожаловалась она. – Пройдемся немного…

Лавров опешил и растерялся. Его замешательство рассмешило Глорию.

– Ты не рад меня видеть?

– Что ты… рад.

Натянутая улыбка и бегающий взгляд начальника охраны подсказали ей, что она не ошиблась. У Ромы – другая женщина. И он ужасно боится выдать себя.

– Зайдем к тебе в кабинет, – предложила она. – Чаем угостишь?

– Да, конечно.

Пока закипал электрочайник, Глория размышляла, почему отношения между людьми так запутанны и лживы. Зачем скрывать правду?

Глядя на Лаврова, она «видела» те же постельные сцены, которые невольно всплывали в его памяти. Он гнал от себя компрометирующие картинки, но те упирались и не желали уходить с «экрана». Образы, которые он пытался изгнать из своего сознания, наоборот, становились ярче и объемнее. Это было невыносимо.

– Ты зря переживаешь, – обронила Глория. – Я не в претензии.

– Не понял?

– Все ты понял, – усмехнулась она.

Не было смысла отпираться, оправдываться. То, чего Лавров боялся, произошло. От Глории ничего не скроешь. Они слишком близки, чтобы он мог утаить что-то от нее. Она чувствует его флюиды, улавливает мысли.

– Я перед тобой как на ладони, – вздохнул он. – А ты для меня за семью замками.

– Тебе же спокойнее.

Он промолчал, разливая по чашкам кипяток.

– Чай в пакетиках, – сообщил он, зная, что Глория любит только листовой. – Будешь?

– Давай.

Она заговорила о Павле Майданове. Лавров машинально отвечал.

– Ты знаешь его сестру?

– Случайно познакомился, – соврал он. – Буквально день тому.

Глория приподняла брови, но не выразила сомнения в его словах, не стала выяснять обстоятельства знакомства. Просто спросила:

– Кто она?

– Алина Кольцова. Поэтесса. Замужем за хоккеистом Кольцовым.

– Я не увлекаюсь спортом и спортсменами.

Он пожал плечами, пробуя чай. Горячий и горький. Глория даже не притронулась к чашке. Чай был предлогом, чтобы поговорить наедине. О Павле, о его сестре.

«Чужие люди ей дороже, чем я, – накручивал себя Лавров. – Она печется о них, а на меня ей плевать!»

– Ты несправедлив ко мне, – сказала она.

Начальник охраны спохватился. Черт! Он вился ужом на раскаленной сковороде. И с какой стати, спрашивается? Их с Глорией связывает работа и… взаимная симпатия. А от симпатии до любви – пропасть.

– Ты прав, – кивнула она. – Почувствовал разницу?

– Послушай, – не выдержал он. – Я перед тобой ни в чем не виноват.

– А кто тебя винит?

Лавров хлебнул чаю, обжегся и побагровел.

– Алина может погибнуть, – как ни в чем не бывало заявила Глория. – Она водит машину?

– Водит.

– Ты предупредил ее об опасности?

Лавров все-таки вышел из себя. Она его допекла.

– Как я должен это сделать? Подойти и сказать: «Милая барышня, вам лучше не садиться за руль! Потому что вы разобьетесь!»

– Примерно так.

– Она решит, что я чокнутый, только и всего.

Глория задумалась. Галерея Паяца не шла у нее из головы. К чему бы это?

– Алина позирует какому-то художнику? – догадалась она. – Кто-то пишет ее портрет?

Лавров чуть со стула не свалился.

– Откуда ты знаешь? Павел выболтал? – и тут же осекся. Вряд ли Алина поделилась с братом, что ходит на сеансы к Артынову. Она скрытная, вся в себе. Улитка, которая забилась в раковину и даже рожек не высовывает.

Глория ждала ответа, глядя на него из-под пушистых ресниц. По сравнению с Эми она почти не красится. И гораздо стройнее, и…

– Я краснею, – засмеялась она.

– Допустим, Алина позирует, – поспешно выпалил Лавров. – И что?

– Это смертельно опасно.

– Предлагаешь запереть ее в квартире и не выпускать? До скончания века?

Глория понимала, что все усилия тщетны. Никто не спасет Алину, кроме ее самой. Но та уже сделала выбор, ступила на мостик, ведущий в бездну.

– Ладно, убедила, – буркнул начальник охраны. – Я попробую. Ума не приложу, как это сделать… но попытаюсь хотя бы.

– Все серьезно. – Глория стерла с лица улыбку. – Ты знаешь художника?

– Получается, знаю.

– Вот и хорошо, – кивнула она. – Постарайся, Рома. Жаль девушку. Красивая?

– Очень.

– Верю, – вздохнула Глория. – В том-то и суть. Красота не хочет умирать. Уродству в этом смысле проще. Красота – великий соблазн и подвох. Спаси ее!

– Не проси невозможного.

– Ты тоже провидец, Рома? Это бремя. Чувствуешь, как оно ложится на тебя тяжким грузом и давит к земле? Алине осталось жить совсем мало…

– И как мне быть? Ходить за ней по пятам? Поломать ее салатовый «пежо»? Тогда она сядет в такси. Может, это выход?

– Решать тебе, – сказала Глория, вставая. – Жизнь Алины висит на волоске. Скоро этот волосок оборвется…

Вечер той пятницы выдался пасмурный, промозглый. Стемнело рано. Лавров поджидал Алину, как и в первый раз, во дворе дома, где располагались мастерские художников. Сегодня вечером – ее последний сеанс у Артынова. Раньше, чем тот закончит «Обнаженную Джоконду», модель не умрет.

«Я становлюсь мистиком, – констатировал начальник охраны. – Иду на поводу у Глории. Зачем Артынову убивать Алину? Он не станет этого делать. На взлете карьеры никому не хочется портить себе репутацию».

«А если его заставят? – возражал внутренний голос. – Тот же Паяц! Придет и потребует платы за флакончик с чудо-каплями».

«Паяц – порождение подсознания Артынова», – не сдавался Роман.

«Это как сказать!»

Из парадного вышел Рафик и прервал этот немой диалог.

– Замерз?

– Скоро они закончат? – сердито спросил Лавров. Он продрог и проголодался. Собачья у него работа, и жизнь не лучше. Вечный мальчик на побегушках. Каждый норовит его припахать. Даже бывший одноклассник.

– Осталось минут пятнадцать. Хочешь конфетку? – Рафик вытащил из оттопыренного бездонного кармана карамельку и протянул товарищу.

– Мог бы и трюфель предложить, – насупился тот. – Или «Белочку».

– У меня на шоколадные конфеты денег нет, – без смущения ответил художник. – Я представитель нищей богемы. Не взыщи!