— Мы расстались не самым лучшим образом, — говорил Йен. — Моя жена совсем молода. Ей всего восемнадцать. И мы поженились за три недели до моего отъезда. Я прошу только одну неделю, не больше, и вернусь до того, как мы отправимся в Скун.

— Ты собираешься перелететь туда на крыльях? — осведомился Тор. — Потребуется не меньше четырех‑пяти дней, чтобы добраться верхом отсюда до Обана.

После освобождения Кристины Маклауд они находились в одном из замков Брюса — в Лохмабене.

— Я найду корабль.

— А как же английский флот? — проворчал Тор. — Он патрулирует все побережье до самого Эра.

Йен скрипнул зубами.

— Я живу на островах с рождения. У меня все получится.

Маклауд внимательно разглядывал юношу.

— Это важно для тебя?

— Да. Она важна… она для меня все.

Маклауд вроде бы понял. У вождя тоже была молодая жена, которую едва не потерял.

— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.

* * *

У Маргарет сердце от страха ушло в пятки, когда она, сидя в ялике, узнала знакомую фигуру человека, ожидавшего ее у берега. Спустив паруса, она позволила течению прибить ее суденышко к причалу, хотя больше всего на свете ей хотелось уплыть куда‑нибудь подальше.

Пока мальчишки помогали ей причалить, Фин пристально смотрел на нее, стоя в начале каменистой тропинки, ведущей вверх — к замку. Его никак нельзя было обойти, и Маргарет с трепещущим сердцем направилась прямо к нему.

У нее не было причин бояться его, и все же она не могла отрицать, что этот мужчина пугал ее. Она старалась — очень старалась! — найти с ним общий язык, но за пять месяцев, прошедших после того, как Йен бросил ее на этой жалкой скале, она так и не смогла подружиться с Фином Макфинноном.

Впрочем, он не сделал ничего такого, на что она могла пожаловаться. Хотя… Возможно, было бы проще, если бы сделал. Но от его взгляда у нее мурашки по спине бегали. И ей постоянно казалось, что он притаился где‑то в засаде и выжидает. Чего именно — она понятия не имела. Она даже не могла сказать, какие чувства он к ней испытывал — ненависть, похоть, а может, и то и другое?

И он всегда находился где‑то рядом — стоял в тени коридоров, в темных углах конюшен или других построек. Теперь же он ждал в тени скалы. Маргарет знала, что он не случайно выбрал место на тропе, где она не могла его обойти, не рискуя сорваться вниз.

— Где ты была? — спросил он.

Несмотря на страх, Маргарет взглянула на него с вызовом. Он не осмелится напасть на нее — по крайней мере, она на это надеялась.

— Не твое дело.

Фин схватил ее за руку и притянул к себе. Со стороны, должно быть, казалось, что он хотел помочь ей пройти по каменистой тропе. Но его пальцы до боли сжимали ее руку. К тому же он притянул ее к себе слишком близко.

— Я занимаюсь своим делом, — ответил Финлей. — По‑твоему, я должен верить, что ты действительно помогаешь в монастыре? Не смеши меня.

Он опустил глаза на ее груди, словно их размер был достаточной аргументацией для его выводов.

Теперь ее сердце билось прямо в горле.

— Мне плевать, веришь ты или нет, но я говорю правду. — В основном. На самом деле это монашки помогали ей. — Как ты смеешь хватать меня! Отпусти, или…

Она оглянулась на людей у причала, но те были заняты у лодки и смотрели в другую сторону. Фин, безусловно, об этом знал, иначе не рискнул бы ее трогать. Впрочем, на тех людей у лодки она тоже не возлагала больших надежд. Все без исключения жители острова взирали на нее с подозрением и недоверием.

Ее здесь не приняли — это было очевидно. И никогда не примут. Ее дом не здесь. Все, что бы она ни делала, осуждалось и проверялось. Маргарет не могла отправиться на верховую прогулку, выйти в море под парусом или даже просто погулять без того, чтобы кто‑нибудь не устроил ей допрос — мол, куда она направляется, с какой целью и почему без сопровождения. Больше не было никаких состязаний и веселых игр с братьями. Все, что она носила, как ела и даже как молилась, точнее — как часто молилась, подвергалось самому внимательному рассмотрению и осуждению.

Как же она все здесь ненавидела! Все и всех!

— Или что? — Фин осклабился. — К кому ты побежишь жаловаться? К леди Ригнах? К лэрду? Думаю, им тоже будет интересно узнать, куда ты ходила после монастыря и что у тебя в сумке на поясе.

Маргарет уставилась на него с ужасом.

— Ты за мной шпионишь?

Фин улыбнулся.

— Я всего лишь выполняю свой долг. Я за тебя отвечаю. Йен оставил тебя мне.

Маргарет поняла: Финлей намеренно произносил такие двусмысленные фразы, — и сердце ее забилось еще быстрее.

Из всех неприятностей, связанных с мужем — а их было немало, — эта была наихудшая. Йен заставил Фина поклясться, что тот будет наблюдать за ней и защищать, даже ценой собственной жизни. Иными словами, он сам дал Фину основания мучить ее.

— Интересно, что Йен скажет, когда узнает, что его жена шляется по всему поселку с другим мужчиной, а потом скрывается с ним на несколько часов в доме.

— Со священнослужителем в церковном доме, — процедила Маргарет сквозь зубы. Молодый священник любезно позволил ей использовать его кисти и краски.

Фин злорадно хохотнул.

— Ну, это будет не первый случай, когда священник нарушает обеты.

Маргарет решила, что с нее хватит.

— Я ничего не обязана тебе объяснять! — закричала она. — Если у моего супруга, когда он вернется, возникнут ко мне вопросы, он задаст их сам.

— Прошло пять месяцев. Думаю, сейчас уже можно утверждать, что твой муж нашел себе занятие поинтереснее.

Слова были жестокими и причиняли боль, особенно потому, что слова эти были правдивыми. Но вместе с тем в голосе Финлея прозвучала какая‑то обида… Похоже, он тоже ничего не знал о делах Йена. Наверное, из‑за этого и бесился.

Пять месяцев… Как мог Йен покинуть ее на пять долгих месяцев, ничего не объяснив? Две короткие записки, прочитанные ей монахинями, не давали никаких объяснений. В них были только общие слова сожаления о том, что им пришлось так быстро расстаться, и обещание вернуться, как только будет возможно. И он надеялся, что она попытается прижиться в замке, а его мать ей поможет.

Очевидно, леди Ригнах не уставала на нее жаловаться.

Возможно, если бы Маргарет умела писать, то ответила бы. Она бы излила на бумаге свою горечь, злость и боль разбитого сердца.

Однако она не станет просить монахинь написать, как она все здесь ненавидит и что никогда не приживется в таком враждебном окружении. К ней все относились как к парии, поэтому она предпочла поискать помощи в Обане. Она надеялась заняться тут домашним хозяйством — как в Гартланде, надеялась таким образом отвлечься от грустных мыслей, но мать мужа ясно дала понять, что ее помощь никому здесь не нужна.