Не рассыпаясь в приветствиях, бросаю на Лину тяжелый взгляд и иду напролом в кабинет к другу. Возможно, бывшему, если он без моего ведома такую хрень творит. Едва ли не с ноги открываю дверь, застав Бережного за телефонным разговором. Он явно тоже не в духе, ну что ж…

— Федь, если терпит, давай позже. Мне с утра уже мозг вынесли.

— Что здесь стажер делает?

Арс напрягается, расправляет плечи, услышав мой тон.

— Я разрешил ему тренироваться, чтобы не терял форму. Он здесь под присмотром. Соревнования…

— Ты совсем поехал с этими соревнованиями? Я запретил ему появляться, пока не восстановится. О какой дисциплине идет речь, если ты ведешь свои игры, насрав на мои приказы?

Я почти физически ощущаю, как с каждым словом из меня выходит желчь, которая копилась все это время, отравляя тело и разум.

— Тот же вопрос я всегда задаю тебе, когда ты кладешь на мои приказы, — орет в ответ Арс, не стесняясь. Стены-то картонные. — Не нравится чувство?

— Так это месть какая-то?

— Парень будет тренироваться здесь столько, сколько ему влезет.

Точка кипения дает о себе знать красными вспышками перед глазами. Я, как тот чайник, лишь пар из ушей не идет.

— Да пошел ты.

Вылетаю, не глядя на Арса, но слышу, как тот спешит за мной, насыпая вслед. Разворачиваюсь и толкаю в грудь, когда приближаемся к спортзалу. Киваю на представшее зрелище: Паулина танцует в кадре рядом с нашим общим другом-киллером, пока тот, откровенно лапая за талию, направляет ее движения.

Лина флиртует со стажером так же пошло, как это в целом и выглядит. Не мне ее осуждать, но вот у Арса лицо заметно кривится. В глазах застывает огонь, какой давно не видел. Наверное, с тех самых пор, как он осел в кабинете и, зарывшись в бумажках, на хрен забил на жизнь.

Ему нужна была встряска? Он ее получил.

— Ты змееныша пригрел.

Хлопаю друга по плечу, а затем ухожу, оставив осознавать собственную глупость.

Час наедине с психологом проходит в этот раз совсем иначе. Я много, очень много говорю, выплескиваю все, что кипит внутри, и все, что тлело. К моему удивлению, это приносит результат. Появление Паулины с опозданием в двадцать минут ровным счетом ничего не меняет. К тому времени я уже признаю, по словам Алексеевича, самое главное: что отчаянно отбиваюсь от правды, которая окружает меня.

Юна была права. Я не хотел ее слушать, потому что она была чертовски права. Я бежал от реальности, как бежал от боли. Я — дурак, а она — мой свет. Просто злился сам на себя, потому что ушел с головой в беспроглядную тьму.

После внезапного озарения срываюсь с извинениями, оставляю Паулину отдуваться за двоих, а сам мчу в мастерскую — сейчас это кажется важнее всего прочего.

Просидев там до вечера, чтобы закончить задумку, забираю детали и спешу домой. Очень надеюсь, что успею вперед девочек, но нет — Юна уже забрала дочку и встречает со сдержанной улыбкой, прячет глаза. Зато мелкая, издалека увидев даже через пленку «клокодилов», бежит ко мне да едва не взлетает.

Лиса спотыкается на ровном месте, и я ловлю ее за миг до того, как прочесала бы носом пол. Слышу тихий вскрик рядом, оборачиваюсь и, наверное, первый раз с нашей недомолвки — или моей вспышки гнева, как сказал бы Алексеевич — пересекаюсь с Юной взглядом. Глаза у той широко распахнуты, как и губы. Смешная такая: выдыхает, быстро моргает, улыбается нервно.

— Это клокодилы, мамоська!

— Да-да, крокодилы, — глажу Лису по голове, чтобы хоть чуть-чуть усмирить ее пыл, — сейчас схожу за остальным, и мы пойдем собирать конструктор вместе.

Еще раз смотавшись вниз, веду малышню в комнату распаковывать все. Не подаю вида, но чувствую, что Юна наблюдает за нами. Уже знаю, о чем думает, вот только ей придется с этим жить.

Да, на те деньги, которые она заплатила за аренду комнаты я заказал им кое-что в квартиру для ремонта. А еще основу для кроватки Лисы. После мультфильма про Спящую Красавицу, где та увидела ложе с резным изголовьем, она просила такую же. Сделать ее было несложно и незатратно, а с рисунками помог мой хороший знакомый, мы с ним часто работаем на объектах вместе.

Лиса скачет вокруг меня все время, пока устанавливаю кровать. У нее столько эмоций, что ими можно было бы разукрасить большой серый город.

— Сейчас, подожди, нужно застелить… — пытаюсь возразить, но не тут-то было. Мелкая уже падает на матрас с разгона, а я к Юне поворачиваюсь, которая до сих пор в дверях стоит. — Матрас может быть пыльным, возьми запасное постельное в моей спальне. Оно для двуспалки, но хоть так пока, потом куплю нормальное.

Юна смотрит на меня, будто на другом языке говорю. Я оставляю Лису кувыркаться и подхожу к перепуганной.

— Все в порядке?

— Мне звонили насчет доставки стройматериалов. Что это значит? — шепчет, но далеко не робко, скорее, напористо.

— Да, дашь ключи от квартиры? На днях начнем с парнями, чтобы до морозов успеть все.

— Федь, я не давала денег, какие стройматериалы? И кроватка… Я… Ты так используешь те, которые я за комнату заплатила?

— Теперь это мои деньги, разве нет? — отвечаю мягко, но пресекая дальнейшие попытки Юны возразить мне. — И я имею право распоряжаться ими, как пожелаю.

Пауза повисает между нами, мы не договариваем. Девчонка больше не произносит ни слова, но губы почти до крови кусает. Они красными становятся, яркими — так и притягивают взгляд.

Чтобы не начать новые споры, оставляю их одних, иду вниз и пытаюсь занять себя хоть чем-нибудь. День — или вечер, скорее — проходит, как в тумане, я себе места не нахожу, поэтому сдаюсь и засыпаю под неинтересный сериал прямо на диване в гостиной. А очнувшись, сажусь заниматься расчетами по ремонту и обсуждаю с Мишаней тонкости. Юна почти все время проводит наверху. Видимо, Лиса наотрез отказывается выбираться из кроватки, даже ужинает там.

Спускается Юна, когда стрелки часов близятся к десяти вечера, а за окном уже кромешная темнота. Впрочем, как и в квартире — комнату освещает только телевизор и диодная лента на кухне. Замечаю девчонку с первых шагов, хоть и ступает почти неслышно. Замечаю, но даю возможность начать разговор. Та останавливается в метре от дивана, ковыряет носком пол.

— Я уложила Лису и спустилась сказать спасибо.

Это, конечно, все прекрасно, но наверх она таскала ужин только мелкой.

— Есть хочешь? Мясо на гриле могу организовать.

— Нет, нет, я перекусила, правда ничего не хочу, — она опускает взгляд, приподнимает плечи, будто готовится к чему-то. — Я тут пытаюсь извиниться за то, что лезла к тебе в душу. Прости, я не имела никакого права.

— Не надо, — обрываю монолог.

— Что?

— Извиняться. Ты не сделала ничего плохого. Тем более, что в большей степени оказалась права: я действительно никого не хотел слушать и делал вид, что все прекрасно, когда это было не так.