Во время предыдущего правления арминианцы находились в сомнительном положении из-за остаточных симпатий Якова к кальвинистским взглядам и его нежелания поощрять доктринальную полемику. Его сын был сделан из более твердого, более несгибаемого материала. В течение нескольких недель после кончины Якова епископ Лод подготовил новому королю список высших священнослужителей, пометив их имена буквами «О» и «П»: «О» означала «ортодокс», «П» – «пуританин». Таким образом, границы были проведены.

Мощное тяготение к «поклонению», со всей ритуальностью и церемониалом, которые оно подразумевает, было свойственно молодому королю. Карл уже ввел у себя при дворе определенную систему и церемониал; он обожал маски и для религии тоже желал великолепия мистерии. В любом случае Карл испытывал глубокую антипатию ко всем формам пуританства, которое он связывал с неповиновением и ужасным понятием «демократии». При этом слове в его голове всплывали сапожники, портные и язвительные догматики. Более всего он хотел четко организованной и дисциплинированной Церкви, которая бы придерживалась определенного курса и общих традиций, а епископы были бы ее главными представителями. Она должна была бы стать его оплотом в защите стабильности государства. Лод и сам частенько цитировал выражение stare super antiquas vias – было важно твердо придерживаться путей, проверенных временем.

В проповеди, произнесенной летом 1626 года, Лод нанес по пуританам прямой удар, заявив, что кальвинисты, по существу, против авторитаризма и, следовательно, против монархии. В следующем году Джорджа Эббота лишили власти в качестве архиепископа Кентерберийского, заменив комиссией епископов, настроенных против кальвинизма. Когда один кальвинистский епископ, Давенант Солсберийский, прочел проповедь в защиту доктрины предопределения, его вызвали в Тайный совет. Карл дал прелату приложиться к королевской руке, а затем проинформировал, что «ему не стоит затрагивать и обсуждать столь серьезный вопрос тем или иным образом, поскольку он слишком сложен для человеческого понимания». После 1628 года ни один проповедник-кальвинист не допускался на кафедру у собора Святого Павла, главную лондонскую площадку для проповедей. Вскоре появилась шутка с вопросом об убеждениях арминианцев.

– Чего придерживаются арминианцы?

– Наилучших мест в Англии.

Тем не менее кальвинисты и пуритане не отошли с кротостью в сторонку. Победа дела лодианцев в Королевском совете более чем что-либо другое подогрела антагонизм между противоборствующими религиозными группировками, отметивший последние годы правления Карла. Эти доктринальные разногласия не задерживались в головах большинства низшего духовенства и их паствы, посещавшей церковь по привычке, а просто приняли форму отношения к евангельскому чтению и заповедям.

Через несколько недель после роспуска парламента Карл окончательно решил удалить священников и фрейлин супруги от своего двора. Когда парламент еще заседал, духовники королевы посоветовали ей, босой, совершить паломничество в Тайберн, чтобы помолиться о душах католиков, которых там казнили. Вскоре поползли слухи, что она вознесла молитвы за дело убитых предателей, а не мучеников.

Между мужем и женой уже возникла обида и даже раздражение. Королева была вполне весела со своими французскими слугами, а в присутствии короля становилась угрюмой и сердитой; она, совершенно очевидно, не находила радости в его компании. Они поссорились из-за ее желания подарить часть своих земель и домов свите.

– Оставьте свои земли себе, – говорил ей Карл, по его словам.

– Если я не могу отдать это, кому хочу, то мне не надо ваших земель и домов. Дайте мне, что подобает, в виде пенсии.

– Не забывайте, с кем говорите, – ответил король. – Вы не должны так со мной обращаться.

Они продолжали препираться, и тогда, как вспоминал ситуацию сам король, он «заставил ее и услышать меня, и прекратить этот разговор». У придворных тоже были уши.

В начале августа, после заседания Тайного совета, Карл послал за королевой. Она отклонила приглашение, сославшись на зубную боль. Тогда вместе с членами Совета король прошел в ее личные покои, где, согласно письму современника событий мистера Поури, обнаружил, что французские приближенные Генриетты Марии «непочтительно танцуют и скачут в присутствии королевы». Карл тут же закончил вечеринку, забрал Генриетту Марию в свои апартаменты и сказал, что отправляет французских слуг обратно в Париж «ради ее блага и блага страны». Королева на минуту пришла в замешательство, а потом в порыве ярости или расстройства голыми руками разбила окно комнаты, чтобы поговорить со своими людьми, которые стояли во дворе под окном. После этого женщины «рыдали и причитали, как будто отправлялись на казнь».

Но даже самые громкие протесты не могли сломить волю разгневанного короля. Несколько дней французы отказывались покидать двор королевы. Тут Карл потерял всякое терпение. Он приказал Бекингему «завтра выслать из города всех французов. Если сможешь, мягкими средствами, но не трать много времени на дискуссии, в противном случае заставь силой, гони их, как диких зверей, на корабли, и черт с ними! Мне нужен только один ответ – полное исполнение моего приказа». Он мог говорить повелительным тоном даже со своим фаворитом.

В итоге под конвоем дворцовой стражи французы погрузились на корабли для возвращения домой. Когда они проходили по Темзе мимо пристаней Денмарк-Хауса, толпы лондонцев улюлюкали и издевались над ними; кто-то бросил камень и сбил шляпку с головы мадам де Сен-Жорж. Вся история разгневала короля Франции, тот заявил английскому посланнику, что с его сестрой поступили жестоко. Это был неподходящий момент для нанесения обид Людовику XIII.

Роспуск парламента, например, неизбежно вел к срочным попыткам найти деньги на войну короля с Испанией. У лондонских оптовиков попросили заем в 100 000 фунтов под залог королевских регалий. Запрос отклонили. В следующем месяце было предложено, чтобы фригольдеры различных графств предоставили короне «свободный дар»; духовенству приказали «вдохновлять людей всех сословий на выражение преданности Богу и своему долгу королю». Карл также решил, что должен продолжать взимание налогов на «груз и вес», несмотря на то что парламент не давал своего согласия. Когда уже намеревались собрать «свободные дары», в Вестминстер-Холле вдруг раздался клич «Парламент! Парламент!». За август и сентябрь отказ жертвовать в королевскую казну стал повсеместным. Тогда было решено, что следует продать королевскую золотую и серебряную посуду.

В середине августа 200 отчаявшихся солдат и моряков отправились в утомительный поход из Портсмута в Лондон, чтобы потребовать деньги, которые им до сих пор не выплатили. Случайно или намеренно они наткнулись на коляску герцога Бекингема, остановили и стали просить расплатиться с ними. Бекингем пообещал заняться их делом в течение дня, но ускользнул по Темзе и вернулся под защиту Йорк-Хауса. В любом случае это было время больших финансовых затруднений у простого народа. Видный специалист XIX века по экономической истории Англии Торолд Роджерс утверждал, что, «сопоставив заработки, арендную плату за жилье и цены, можно убедиться: тот период был временем чрезвычайной бедности большинства; временем, когда немногие могли разбогатеть, а многие скатывались в безысходную и практически постоянную нужду». Некоторым тогда казалось, что поправить положение Англии невозможно. Один современник вопрошал: «Не пора ли уже молиться?»