Палата общин, теперь не настроенная отступать, по-прежнему преследовала герцога. Парламентарии превратились в спущенных с привязи гончих, еще более уверенных в себе, потому что знали, что члены палаты лордов их поддерживают. Аристократы тоже устали от самонадеянного фаворита. Древнее пэрство возмущалось его контролем над распределением бенефиций и влиянием на короля. Граф Бристоль, который был английским посланником при дворе Испании и наблюдал поведение Бекингема в Мадриде, дал показания против королевского фаворита. Граф поставил ему в вину попытку изменить вероисповедание принца; показал, что Бекингем коленопреклоненно поклялся «дать испанцам надежду на переход принца в католическую веру». В сущности, он обвинил Бекингема в измене.

Короля взбесило то, что он посчитал гордыней обеих палат. Однако парламентариев было не остановить. 10 мая они избрали депутацию для разработки статей импичмента Бекингема. Один из членов выбранной группы, сэр Дадли Диггс, утверждал, возможно, в беспрецедентных выражениях: «Законы Англии научили нас, что король не может внушать дурные или незаконные вещи. И если дурные деяния уже произошли, исполнители должны за них ответить». Диггс к тому же сравнил Бекингема с кометой, извергнутой «низменной прогнившей материей». Однако, когда члены депутации явились к Бекингему, он, говорят, рассмеялся им в лицо. Герцог знал верность, или неуступчивость, короля. Карл никогда бы не отказался от него.

День дебатов по импичменту стал поводом для выплеска страстей практически в театральном противостоянии. Когда один из членов депутации, Джон Гленвилл, огласил вступление речи в пользу парламента, Бекингем «язвительно высмеял» его. «Милорд, – ответил Гленвилл, – вы потешаетесь? Здесь есть над чем смеяться? Я, милорд, могу указать вам человека более знатного происхождения, чем ваша светлость, такого же высокого положения и близости к королю, как у вас, которого повесили за наименьшее преступление из перечисленных в этих статьях».

Поднялся сэр Джон Элиот, чтобы произнести общую обличительную речь против фаворита: «Какие баснословные драгоценности он получил! Какие несметные деньги и бескрайние земли!» Пиршества, дворцы, наряды, золото и серебро были зримыми свидетельствами его алчности; богатство Бекингема держало короля и Англию в нищете. Затем Элиот намекнул на широко распространенный слух, что герцог и его мать отравили Якова I. Джон Элиот сравнил фаворита с мифологическим зверем (древние называли его Stellionatus), который был «так грязен, так испорчен», что его переполняли нечистоты. Эта экстраординарная речь, естественно, чрезвычайно оскорбила короля.

На следующий день, 11 мая, король прибыл в палату лордов, где попытался оправдать Бекингема по всем статьям обвинений, предъявленных ему палатой общин. «Я могу дать показания, – сказал Карл, – чтобы снять с него подозрения по каждому из обвинений». В тот же день нижняя палата в смятении прекратила работу, когда стало известно, что сэра Джона Элиота и сэра Дадли Диггса отправили в Тауэр. Когда 12 мая спикер поднялся, чтобы начать заседание, ему сказали «сидеть». «Никакого заседания, пока не будут восстановлены наши привилегии». Посол Франции предупредил короля, что, если его власть не восторжествует, он окажется бессилен, как дож Венеции, который ничего не в состоянии предпринимать без одобрения сената.

Парламент держался твердо и в итоге добился своего. Через неделю и Диггса, и Элиота отпустили на свободу. Это стало плохим прецедентом для короля, который казался решительным, но все же отступил. Затем Карл компенсировал оскорбление, назначив Бекингема главой университета в Кембридже. Неудовольствие палаты общин было таково, что парламентарии составили общую петицию за отстранение Бекингема от общественной жизни.

Словесные баталии теперь усилились. Карл ответил требованием, чтобы парламент немедленно приступил к работе и принял закон о субсидии, обеспечивающий ему больше средств, или он будет вынужден «применить другие способы». Палата общин обсудила вопрос и решила, что сначала следует выразить протест, а уже потом переходить к субсидиям. Парламентарии по сути не подтвердили выдвинутых Бекингему обвинений в продажности и коррупции, но теперь стали настаивать, чтобы он подал в отставку на том единственном основании, что палата общин утеряла к нему доверие. Если бы они достигли своей цели, то авторитет парламента превысил бы власть самого монарха.

С другой стороны, если бы парламент отступил и предоставил Карлу деньги без удовлетворения претензий, создался бы прискорбный прецедент, что король всегда побеждает народ. Парламентарии, говоря современным языком, не желали дать потомкам основания проклинать их. Королевский двор и парламент, имея взаимоисключающие цели, оказались в тупике. Повсюду живо обсуждали подслушанный разговор короля с Бекингемом. «Я, похоже, потерял любовь моих подданных», – говорят, сказал Карл Бекингему. «Что ты хочешь, чтобы я сделал?» 14 июня король вынес решение распустить парламент. Палата лордов попросила два дня на урегулирование ситуации. Карл достаточно быстро ответил: «Ни единой минуты».

За день до роспуска, как говорили, «великого, горячего, сердитого парламента» на Темзу в районе Вестминстера обрушилась гроза с громом, молниями и градом, затем поднялся «водяной смерч», или «водяной столб». Вода превратилась в водяную пыль и образовала большую вращающуюся воронку около 27,5 метра в ширину и 3 метра в высоту; внутренняя часть воронки была полой и белой от пены. Это чудо природы пересекло Темзу и стало биться о стены сада Йорк-Хауса, резиденции герцога Бекингема. Ударившись о кирпичи, воронка превратилась в густой дым, как будто вышла из трубы, поднялась высоко в небо и исчезла из вида под два-три раската грома. Все сочли это знамением и, возможно, предзнаменованием самому герцогу.

По улицам Лондона разлетелись листовки, отпечатанные в тайных типографиях.

Кто правит королевством? – Король.

Кто правит королем? – Герцог.

Кто правит герцогом? – Дьявол.

Через три дня после роспуска парламента король приказал уничтожить все экземпляры парламентской Ремонстрации против Бекингема. Продолжая благоволить герцогу, Карл спровоцировал организацию в парламенте непреклонной и шумной оппозиции. Противостояние еще непосредственно не задело личности самого короля, однако там были отдельные люди, мечтавшие о возможных переменах в устройстве общества. Выдающийся историограф Леопольд фон Ранке однажды предположил, что надвигающийся конфликт короля с парламентом явился результатом «исторической необходимости». Согласны мы с его мыслью или нет, по крайней мере очевидно, что существовали движущие силы, которые было нелегко сдержать или повернуть в другое русло.

В ходе работы этого парламента, среди треволнений внутренних дел страны, епископат тоже не оставлял в стороне вопросы религии. В частности, епископы обсуждали расхождения между пуританскими членами Церкви и теми, кого уже называли «арминианцами». Эти представители духовенства верили в примат иерархии и церемониала в традиционных обрядах, выступали против предопределения и отстаивали таинства. Семь лет назад они заслужили осуждение кальвинистов на Дордрехтском синоде. Некоторых из них лишили приходов как папистов просто под другим названием, однако в действительности католики так же отвергали их, как и пуританская паства. Арминианцы желали очищения национальной Церкви, и их самым значительным сторонником уже был Уильям Лод, видный епископ, теперь пользующийся королевским расположением. Английских арминианцев, в свою очередь, стали называть «лодианцами» с одним из главных принципов о «красоте святости», под которым они понимали коленопреклонения и поклоны, а также яркие изваяния. Требовалось даже отдельное помещение для сосуда с ладаном.