– И вышла замуж?

Мы встречаемся взглядами, я отвожу свой, долго молчу. Я понимаю, что Кириллу тоже хочется знать больше обо мне. Я не чувствую внутреннего сопротивления, но вспоминать больно. И не хочется снова погружаться в эту боль. Вот если бы он просто – раз! – и все узнал, без моих рассказов.

– Мы дружили с первого курса, – говорю Кириллу. – И мы действительно подходили друг другу. Так мне казалось. Матвей… он спокойный, рассудительный, неконфликтный.

– Как и ты.

– Да, – киваю я. – И нам было легко вместе. Все произошло само собой, постепенно. Долго общались, потом начали встречаться. Потом поженились.

Воцаряется тишина, боль расползается по телу от сердца в разные стороны, словно трещинки по стеклу от удара камнем. Мне некому было рассказывать эту историю, все мои знакомые, друзья, родные наблюдали ее. Для отца была короткая версия, и он тактично не стал лезть в душу.

– Ты знаешь, – я облизываю пересохшие губы, сажусь, прислонившись спиной к стене и натянув одеяло на грудь. – Я всегда мечтала быть мамой. В детстве играла с куклами, возилась с детишками во дворе. Может, это тоже какие-то детские травмы… Я была уверена, что вырасту, выйду замуж и рожу ребенка. Лучше несколько. И знала, что буду их любить, так сильно любить, как кажется, и невозможно… Меня ничего не пугало: ни бессонные ночи, ни плач, ни подгузники – я хотела этого всего. И когда мы с Матвеем поженились… Это было на пятом курсе. Я, конечно, сразу хотела ребенка, но он сказал, нужно время. Устроиться, найти стабильную работу, устаканить нашу жизнь. Я согласилась. Работала в колледже преподавателем, брала частные уроки. Мы жили недалеко от нашего городка, в областном центре.

Я замолкаю, в памяти вспыхивают картинки. Это было, наверное, самое счастливое время нашего брака. Мы снимали квартиру, Матвей работал в юридической фирме, вечера мы проводили вместе, гуляли, или дома смотрели кино. Можно сказать, это было беззаботное время, и единственное, чего мне не хватало – ребенка.

– Мы перестали предохраняться в двадцать четыре года, – я вожу пальцами по одеялу, следя за своими движениями взглядом. – Год пытались, и все безуспешно. Я уговорила Матвея обратиться к врачу. Мне поставили диагноз, вероятность забеременеть три процента из ста. Выносить и родить здоровым – вообще под вопросом. – Я тяжело выдыхаю, давая себе секундную передышку, прежде чем продолжить. – Мы решили попытаться. Я не могла отказаться даже от этих ничтожных трех процентов. И случилось чудо, я забеременела. На сроке девять недель случился выкидыш.

Я замолкаю, слезы вырываются наружу, катятся по лицу, спешно вытираю их тыльной стороной ладони. Бросаю взгляд на Кирилла. Он сидит, хмурясь, разглядывает меня.

Я не хочу окунаться снова в ту бездну отчаянья, что меня накрывала, потому быстро продолжаю:

– Я не хотела сдаваться. Проходила лечение, пила таблетки горстями, через год мы стали пробовать еще. Еще через три месяца я забеременела. Меня положили на сохранение почти сразу. Мне было все равно. Если надо, я готова была лежать под капельницами все девять месяцев. Но этого не понадобилось. Выкидыш случился на восемнадцатой неделе.

Я снова замолкаю, уже не вытирая слезы, текущие по щекам.

– Это было еще страшнее, чем в первый раз. Казалось, тогда было больно, но в тот раз… Он уже толкался, понимаешь, Кирилл? Там был человек, настоящий, маленький человек. Мой ребенок. Мальчик. И он умер, потому что его непутевая мать была неспособна его выносить.

Рыдания прорываются наружу, громкие, некрасивые, заставляя меня сложиться пополам и уткнуться лицом в одеяло. Я пытаюсь их остановить, но у меня не получается. Боль все же просочилась через ползущие трещинки, и теперь стекло разлетелось на множество осколков, и все они во мне. Снова во мне.

Кирилл не пытается меня выпрямить, просто склоняется рядом со мной, обнимая и вжимаясь губами в мой затылок.

– Поплачь, Ясь, – слышу сквозь рыдания его шепот. – Сколько надо, столько и плачь. Я с тобой.

Не знаю, сколько проходит времени, когда я успокаиваюсь. Внутри опустошение и тишина. Ничего не осталось, и меня как будто тоже. Кирилл приносит воды, я пью безучастно, оставляю стакан на тумбочку.

– Извини, мне нужно было сдержаться.

– Глупости не говори, – хмурится он, садясь рядом, обнимает, я укладываю голову ему на грудь. Мне снова становится спокойно, как будто Кирилл умеет забирать из меня плохие эмоции.

– Из-за этого вы разошлись? – спрашивает меня. Я прикрываю глаза.

– Отчасти. Врачи сказали, что вероятность зачатия с каждым годом все меньше, и скорее всего, к тридцати годам меня ждет полное угасание функции. Они предложили суррогатное материнство. Я долго не хотела, не знаю, мне казалось, в этом есть что-то неправильное… А потом Матвей ушел. Оказывается, уже полгода у него была другая семья. А я настолько была погружена в себя, что даже не замечала, что он постоянно пропадает якобы на работе и в командировках.

Кирилл тяжело выдыхает, я не поднимаю на него глаз. Сейчас мне уже спокойно, я могу просто рассказывать.

– Тогда мне казалось это предательством. Словно он лишил меня последнего шанса на ребенка, понимаешь? Мы говорили, много говорили. Он сказал, что устал жить в таком состоянии. Что готов был отказаться и от детей, но со мной стало просто невозможно, потому что я как помешанная. Что нужно принять факт и жить дальше.

– Это и было предательство, Ясь, – глухо произносит Кирилл. – Уйти к другой, когда ты в таком состоянии.

– Он просто хотел жить, – пожимаю я плечами. – Привычной жизнью. Спокойной, комфортной, рассудительной. А я не могла больше дать ему этого. Он ушел, женился, воспитывает двух детей.

– Так ты поэтому не переживала, что мы с тобой… – начинает Кирилл.

– Да, – перебиваю, кивая. Отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. – Мне тридцать четыре, Кирилл. Все мои шансы упущены. Да и не было их по факту.

Он качает головой, я быстро произношу:

– Когда я немного очухалась после развода, то первым делом ухватилась за остатки надежды. Но увы… Врачи сказали, что если я забеременею, то это будет чудом. А я уже давно не верю в чудеса, Кирилл.

Ужинаем мы тоже у Кирилла. По всей видимости, и ночевать тут останемся. Все-таки кровать у него куда более удобная для нас двоих.

Странные ощущения. Мне одновременно спокойно и как-то… неудобно. Словно тут я не на своем месте. А может, так кажется потому, что и сам Кирилл тут не на своем месте. Теперь это уже не вызывает сомнений.

Откровенность сблизила нас, поселив все же некоторую неловкость. Когда знаешь так много личного о человеке, начинаешь чувствовать ответственность за ваши с ним отношения. Тебе ведь доверились, ты доверился. Это новый уровень. И на нем немного непривычно находиться.

– Ясь, я хотел сказать… – Кирилл хмурится, откладывая вилку, явно подыскивает слова. Я мысленно напрягаюсь. Хотя не только мысленно, тело тоже реагирует, становясь натянутой струной. – Ты не должна винить себя в случившемся. В том, что твой ребенок… погиб. Тебе нужно как-то отпустить это, потому что твоей вины нет.