– Такое имя должно польстить избирателям вашего супруга, – пояснил Том. – Видите ли, мы все здесь – южане, а поскольку вы прибыли с Севера, то вам важно показать, что вы близко к сердцу принимаете наши интересы…

Льюис двинулся вслед за Ронни. За ним – Том. Кенни с собакой на поводке замыкал шествие.

– Его можно звать просто Дэвисом, – сказал Кенни. – Он отзывается.

Ронни фыркнула.

– Он на любую кличку отзовется. Вы не пробовали называть его собачкой?

– Знаешь, Ронни, – заговорил Льюис, – мы тут поговорили с Томом, и ему пришла в голову одна мысль, на мой взгляд, очень удачная. Эта собака должна привлечь на нашу сторону симпатии всех избирателей Миссисипи. Том советует тебе рассказать, что ты увидела эту вот собаку в приюте для бездомных животных, пожалела ее и привела к нам. И назвала ее в честь героя Юга. Ты сразу станешь как бы ближе жителям штата. И вообще я давно везде говорю, что хочу завести собаку.

Ничего подобного на памяти Ронни Льюис не говорил. В течение тридцати восьми лет ни о каких собаках в Седжли не могло быть и речи, так как Элеонор страдала аллергией на собачью шерсть. Судя по всему, всех обитателей дома такое положение вполне устраивало. Но ради Его Величества Успеха Льюис готов был предоставить кров хоть слону.

– Хорошо. Как скажешь, – буркнула Ронни.

Злоба на Тома застилала ей глаза. Не желая выдать себя, она поспешно открыла тяжелую дверь полированного красного дерева и вошла в комнату, где на розовом парчовом диване сидела Дороти, элегантная дама в летнем зеленом костюме.

– Доброе утро, Дороти, – с улыбкой сказала Ронни.

– Здравствуй, Ронни.

– Здравствуй, мама.

При виде вошедшего вслед за женой Льюиса лицо Дороти осветила улыбка.

– Сынок, ты сегодня ослепительно выглядишь.

Льюис ничего не сказал, а только наклонился к матери и поцеловал ее в щеку. Когда он выпрямился, Дороти взглянула на Ронни, которая отошла к столику возле окна, чтобы налить себе чашку кофе.

– Ты, Ронни, тоже хороша сегодня.

– Спасибо, Дороти. И вы великолепно выглядите.

Ронни знала, что свекровь не льстит ей. На ней было бледно-желтое, почти кремовое платье (его подобрал для сегодняшнего интервью один из советников Тома), облегающее фигуру, но не вызывающее, с небольшими вырезами спереди и сзади. На шею она надела тройную жемчужную нитку, подаренную в свое время Льюисом. Кожаные туфли бежевого цвета на двухдюймовых каблуках дополняли наряд.

В таком платье и Дороти выглядела бы столь же безупречно.

– Боже мой, что это за чудовище? – воскликнула Дороти при виде входящего в комнату Дэвиса.

Когти собаки громко стучали по паркету.

Кенни, державший пса на поводке, хотел было ответить, но его опередил Льюис:

– Мама, мы решили взять собаку специально для интервью. Это идея Тома, и она мне понравилась. Собак любят все. А еще Том придумал для моей кампании забавный девиз. – Он обернулся к Тому: – Повтори, пожалуйста.

– ХРУ, – отозвался Том. – Ханнигер Разобьет Уорда.

– ХРУ, – повторил Льюис, обращаясь к матери. – Ханнигер Разобьет Уорда. Мы выпустим наклейки для бамперов с этим лозунгом.

Джордж Уорд был когда-то депутатом законодательного собрания штата. Согласно опросам общественного мнения, его популярность заметно выросла после второй женитьбы Льюиса, когда сенатор стал терять очки. Судя по всему, именно Уорд должен был стать главным соперником Льюиса на выборах в сенат.

– Уорда мы разобьем без труда, если будем продолжать в том же духе, – улыбнулся Том.

– Я тоже так считаю, – покровительственно произнес Льюис.

– Как его зовут? – поинтересовалась Дороти, имея в виду пса.

– Джефферсон Дэвис, – сухо ответила Ронни. – Можно звать просто Дэвис.

Услышав свое имя, Дэвис вильнул хвостом и едва не смахнул с низкого столика фарфоровую пастушку. Ценная вещица была спасена только благодаря быстроте реакции Кенни.

– Хорошая собака, – сказал Льюис и погладил Дэвиса.

– Господин сенатор, миссис Ханнигер, миссис Льюис! Прибыла мисс Кембридж, а с ней мисс Топал и мистер Фолджер из журнала, – объявила возникшая в дверях Селма.

Все головы повернулись к ней. Первой в комнату вошла Tea, за ней мужчина с собранными в хвостик волосами и с фотоаппаратом через плечо и дама средних лет, одетая в бежевый костюм делового покроя и очень тщательно причесанная. В одной руке у нее был кожаный чемоданчик, в другой – надкушенный жареный пирожок.

Дэвис молнией метнулся к пирожку. Мисс Топал взвизгнула и выронила портфель. Настольная лампа полетела на пол. С пирожком во рту Дэвис устремился в холл. Кенни, Tea и Селма бросились в погоню.

– Возьмите, – прошипел Том на ухо Ронни и сунул ей в руку что-то холодное и скользкое.

Ронни взглянула на этот непонятный предмет и поморщилась. Том передал ей кусочек ветчины, снятый с одного из бутербродов.

Какого черта?..

Она непонимающе взглянула на Тома. Удивление ее было так велико, что она даже позабыла про свой гнев.

– Дэвис, ко мне! – донесся из холла голос Кенни.

Когти застучали по паркету, и несколько секунд спустя пес опять появился в комнате. Несчастная мисс Топал едва успела отпрыгнуть от двери, пропуская животное и его преследователей.

Собака задержалась на пороге, огляделась, понюхала воздух, после чего уверенно направилась к Ронни.

Как загипнотизированная, Ронни следила за ней.

– Позовите его по имени, – прошептал Том так требовательно, что она не могла не послушаться.

– Дэвис! – выдавила она из себя.

Собака немедленно остановилась перед ней, вильнула хвостом и принялась лизать ее ладонь. Фотограф извлек свой аппарат из футляра.

– Улыбнитесь, – услышала Ронни последнее наставление Тома, и затвор защелкал.

– Сынок, с собакой ты гениально придумал!

С веселым смешком сенатор хлопнул Тома по плечу. Они входили в столовую, где Селма уже накрывала на стол.

Том сразу отметил про себя, что столовая не изменилась ни на йоту по сравнению с теми временами, когда он гостил у своего товарища по колледжу, а с тех пор минуло почти два десятилетия. На стенах оставались все те же обои, какие-то сказочно дорогие китайские обои, расписанные вручную. Высокие окна скрывались за золотыми парчовыми шторами, отделанными бахромой. Темная массивная мебель – стол на десять персон, буфет, стулья – была украшена резьбой. Даже тарелки на столе стояли как будто те самые, какие подавались в давние времена. Белая фарфоровая посуда с золотой каймой была такой старой, что казалась почти прозрачной. Том припомнил, как он, бедный студент, садясь за стол с могущественным семейством своего друга, страшно боялся поцарапать ножом тарелку. Мясо он резал с чрезвычайной осторожностью, а с овощами обращался так, словно они были начинены нитроглицерином.