Каждое стадо держалось обособленно, всегда передвигаясь по одним и тем же дорогам, всегда обыскивая одни и те же тропы. По мере того как засуха продолжалась и жара делалась все более невыносимой, стада становились все малочисленнее. Каждый день слабейшие спотыкались и падали, а другие обходили облако пыли, указывавшее на тщетные усилия животного подняться, и шли, медленно волоча ноги, опустив головы, пока жажда не заставляла их повернуть и отправиться в долгий обратный путь к водоему.

Вдоль дорог, по которым они шли, на ветках эвкалиптов покачивались, раскрыв клювы, сороки. Кружившие над выгонами стаи ворон громко каркали, завидев умирающее животное, и над всем этим на горизонте алело зарево горящих лесов, и тревожный запах охваченной огнем эвкалиптовой листвы стелился над голой землей.

Каждое утро фермеры обходили выгоны, поднимая упавших животных.

– Вчера я потерял еще трех, – говорил отцу проходивший мимо фермер. – Думаю, сегодня ночью еще пара свалится.

Целые стада молочного скота погибали на арендованных выгонах своих хозяев. Они лежали на боку, на покрытой серповидными выбоинами от их копыт земле и тщетно пытались подняться. День за днем они все боролись и боролись под палящим солнцем… а над ними поднималась пыль, уносившаяся вдаль. С выгонов слышалось их тяжелое дыхание… и глубокие вздохи… а порой и тихие стоны.

В надежде на дождь, в надежде на чудо, которое спасет их, фермеры подолгу оставляли животных лежать. Когда уже не оставалось сомнений, что корова вот-вот испустит дух, они убивали ее ударами и переходили к более выносливым животным, которые поднимали тяжелые головы и снова роняли их и, выпучив немигающие глаза, силились подняться.

Фермеры обвязывали их веревками, поднимали их с помощью лошадей, подпирали с боков досками, поддерживали их в вертикальном положении своими сильными плечами до тех пор, пока животное не оправлялось настолько, чтобы самостоятельно держаться на ногах и прожить еще один день.

Опираясь на ворота, мужчины смотрели на пылающие закаты, а за спиной у них стояли открытые настежь сараи с пустыми кормушками; на выгонах чернела голая земля. Фермеры собирались у здания почты, когда привозили письма и газеты, рассказывали друг другу о своих потерях и обсуждали, как достать денег, чтобы купить сена, как продержаться до дождей.

Отец переживал нелегкие времена. Ему нужно было объезжать несколько лошадей миссис Карразерс, и она присылала сечку им на корм. Каждую неделю Питер Финли оставлял у наших ворот четыре мешка, и отец брал пригоршню сечки и пересыпал из одной руки в другую, сдувая солому до тех пор, пока в ладони не оставалась горсточка овса. Когда овса было много, он радовался.

– Хороший корм, – говорил он.

Наполняя из мешков ведра, сделанные из бидонов для керосина, он как бы случайно просыпал много сечки на пол. Каждый вечер приходил отец Джо с щеткой для камина и мешком из-под отрубей, сметал в мешок просыпанную сечку и уносил ее домой. Этим он кормил своих корову и лошадь, пытаясь спасти их от гибели. Сечка стоила по фунту за мешок, когда ее вообще можно было достать, а именно столько он получал в неделю, поэтому никак не мог купить ее. Джо ходил в буш, где срезал болотную траву, но вскоре болота пересохли и травы там не осталось.

Мы с Джо всегда обсуждали увиденных нами упавших лошадей, терзая себя мучительными описаниями медленных смертей на выгонах и в буше вокруг нас.

По какой-то необъяснимой причине смерть животных на выгонах не представлялась нам столь ужасной, как смерть на дороге. Нам казалось, что скот на дороге как-то особенно одинок и, всеми покинутый, оставлен умирать, тогда как у коров и лошадей на выгонах были хозяева, которые могли о них позаботиться.

Удушливыми летними вечерами, когда небо оставалось красным еще долго после захода солнца, мы с Джо шли по дороге к водоему, чтобы посмотреть на приходивший на водопой скот. Лошади, которые могли продержаться без воды двое суток, приходили через раз. Коровы появлялись каждый вечер, но часто умирали неподалеку от водоема, потому что не в силах были преодолевать такие расстояния, как лошади.

Однажды вечером мы сидели, глядя на закат, и ждали лошадей. Дорога тянулась прямо через лес и уходила в открытое поле, исчезая за пригорком. На пригорке чернели мертвые эвкалипты, ярко очерченные на фоне алого неба. Даже сильнейший ветер не сумел бы сдвинуть их иссушенные ветви, и ни одна весна не смогла бы покрыть их листьями. Указывая костлявыми перстами в багровое небо, они застыли в мертвой неподвижности. Вскоре из-за пригорка, где росли эвкалипты, показались лошади и, обойдя погибшие деревья, двинулись в нашу сторону, цокая копытами о камни и позвякивая цепочками с жетонами.

Понуро опустив головы и спотыкаясь, они спустились с пригорка. Их было около двадцати, молодых и старых. Почуяв близость воды, они вскинули головы и, слегка приободрившись, затрусили неуклюжей рысцой. Они старались держаться друг от друга подальше, ведь одна лошадь, споткнувшись, могла увлечь за собой еще несколько, а упав, они бы уже не встали.

Ни одна из этих лошадей уже несколько месяцев не ложилась. Одни шли ровно, других качало из стороны в сторону, но все держались на приличном расстоянии друг от друга.

Когда наконец показался водоем, некоторые заржали, другие прибавили шагу. И вдруг одна гнедая кобыла, у которой крестец торчал так, что, казалось, вот-вот прорвет ее иссохшую кожу, а все ребра можно было пересчитать, остановилась и зашаталась. Ноги у нее подогнулись… Она не споткнулась; чуть наклонившись вперед, она рухнула мордой в землю и только потом с трудом перекатилась на бок.

Мгновение она лежала неподвижно, затем предприняла отчаянную попытку подняться. Уперев передние ноги в землю, она попыталась поставить и задние, но ей не хватило сил, и она снова рухнула на бок. Мы поспешили к ней, а она подняла голову и посмотрела в сторону водоема. Даже когда мы подошли к ней вплотную, она по-прежнему неотрывно смотрела в сторону воды.

– Давай, – воскликнул я, – попробуем ее поднять. Ей просто нужно напиться, и силы к ней вернутся. Посмотри на ее бока. Кожа да кости. Держи ее за голову.

Джо встал рядом со мной. Мы подсунули руки ей под шею и попытались поднять ее, но лошадь не двигалась и только тяжело дышала.

– Надо дать ей отдышаться, – предположил Джо. – Может, потом она сама сумеет встать.

Вокруг сгущались сумерки, а мы стояли возле лошади, взволнованные и раздраженные, и отказывались смириться с тем, что она вот-вот издохнет. Очень хотелось домой, но мы боялись разойтись, зная, что поодиночке нас замучают мысли о том, как она лежит тут ночью и умирает.

Я резко схватил ее за голову, а Джо хлопнул по крупу. Мы закричали на нее. Она попробовала было встать, но снова упала и, положив голову на землю, издала прерывистый стон.

Этого мы не могли вынести.

– Куда, черт подери, все подевались? – в ярости закричал вдруг Джо, глядя на пустые дороги, будто ожидая, что сейчас появятся крепкие мужчины с веревками и помогут нам.