Берег как берег. Там даже не очень холодно. Темные камни причала, изгрызенные синевой, как зубья старой расчески, отвесные ледяные стены сразу за крышами низеньких домиков поселка. И весь поселок – одна торговая улица, что вытянулась вдоль берега. Приземистые грязные домики, похожие друг на друга, – гостиницы, лавки, склады. Партии идущих в глубь континента искателей кристаллов формировались прямо в гостиницах. В каждом таком заведении в углу за столом, липким от пролитого вина, сидел какой-нибудь хмурый тип и тасовал колоду заявок.

– Шакал готов взять еще парочку новичков. Десять серебряных монет. Концентрат за свой счет. Кто это так тебя, синяк, отсинячил? Хаос? Никак силовик? Концентрат есть? Нет, поручительств не нужно. Кредита нет. За все – серебром. Но лучше золотом.

Забавно, но у всех вербовщиков был практически одинаковый вид – и шутки все на один манер. Я долго искал – не сбавят ли цену, не встречу ли хоть одно знакомое лицо, хоть кого-нибудь, кто бежал с нашего острова вместо со мной, – но вербовщики все были родными братьями из какой-то чудовищно огромной семьи, и такса у всех была единая. Никого из знакомых я, пока искал подходящее место, не встретил. Потом мне надоело таскаться по трактирам, и я завербовался у какого-то парня в партию, которая уходила на следующее утро. Денег у меня осталось лишь на то, чтобы купить пару дрянных лыж, консервы и горелку. К счастью, мне не пришлось покупать концентрат синевы – у меня с собой была солидная титановая бутыль, а концентрат был сжат до сорока, нескольких капель хватало на заправку примуса – уж синеву-то я наловчился сжимать за годы своего ученичества. На хорошую парку монет уже не осталось, и я нашел на помойке грязные обрывки меха, кое-как подлатал их сам за пару часов – все равно уснуть в общем зале гостиницы было невозможно. Вы спросите, почему я не напрессовал синевы куда больше одного баллона? Отвечаю: потому что баллон у меня был единственный. Да, я понимаю, у вас в мой адрес масса замечаний. Ладно, можете их высказать, но не мне. Только учтите, что мне было семнадцать, а в этом возрасте рассудительность никто не считает за добродетель.

Наутро мы выступили – шесть упряжек и человек двадцать на лыжах.

Тут я обнаружил, что в партии вместе со мной идет Черный Кролик. Когда мы покидали остров, он клялся, что ни за что не поедет на Ледяной континент, что отправится на Северный архипелаг и там познает наконец, какова же она, подлинная жизнь без Пелены. И вот он здесь, вместе со мной! У Кролика тоже была при себе бутыль с синевой и лыжи – чуть лучше моих, но ненамного, а парку он вообще не сумел достать и шел в свитере и старом плаще с капюшоном. То есть должен был замерзнуть к концу дня. Во время привала и кормежки собак я заправил синевой горелку одному парню на нартах и взамен получил меховую парку – качества примерно такого же, как у меня. Отдал Кролику. Фактически я купил его жизнь. Правда, тогда я еще не знал, что он Лоцман. Но даже если бы знал – это ничего бы не изменило в наших отношениях.

К вечеру мы дошли до первой стоянки. Кстати, если кто не знает, понятие «вечер» на Ледяном континенте условно – в те дни на Южном полушарии стояло лето, а летом низкое солнце светит круглые сутки, но это мало добавляет тепла. Выяснилось, что на первой стоянке имелось несколько вполне приличных домиков, где постоянно жили люди. В основном они занимались мародерством – то есть грабили старателей на обратном пути – из тех, кто возвращался поодиночке. У этих ребят концентрат синевы ценился куда выше, чем на берегу. Я понял, что поспешил, за одну заправку примуса я мог бы купить отличную парку вместо лохмотьев. Мы с Лоцманом скинулись и купили палатку для ночевки на четверых и легкие нарты, которые мог тащить лыжник. Жирные собаки с серыми светящимися глазами были привязаны у каждого домика. Минимальная цена такого пса – два галлона концентрата, сжатого на десятку. Собаки нам были не по карману.

– Они питаются человечиной, – шепнул мой приятель.

Я подумал, что он шутит, но, как потом выяснилось, Кролик сказал правду.

Наутро мы двинулись дальше. Трое из нашей партии отстали. Просто растворились в белой мгле, что сгущалась вокруг. Исчезли. А вся партия заблудилась и так и не добралась в тот день до второй стоянки. Один из старателей поругался с ведущим – скандалист упрекал нашего главного в некомпетентности, кричал, что тот заблудился как дурак и потому не довел нас до теплого домика, где можно будет нормально выспаться. У бунтаря не было при себе палатки – я отлично его понимал.

После скандала я окликнул его и предложил ночевку – если он, разумеется, впрыснет своего концентрата в горелку и вложит банку консервов в общий котел. Уже тогда я понял, что концентрат надо беречь, – как ни велика титановая бутыль, при неосторожном обращении она быстро обмелеет: на Ледяном континенте на каждом шагу требовалось тепло.

Скандалист в ответ выругался и пошел к своим легким нартам, решив, что переночует в меховом мешке. Наутро я увидел, как псы нашего ведущего обгладывают его труп. Парень якобы умер ночью. Но я почему-то не поверил, мешок-то у него был отличный.

К следующему вечеру мы добрались до второй стоянки. Ведущий объявил, что штрафует нас за медленный ход на лыжах, и его парни, наставив на нас два ружья, слили весь концентрат из бутыли Кролика.

Вечером я кое-что прикинул и предложил Лоцману отстать от партии и вернуться назад. Он смотрел на меня пустыми глазами и все твердил:

– А как же кристаллы?

– Кролик…

– Черный Кролик…

– Хорошо, Черный Кролик, – я хмыкнул.

Мне казалось, что прозвище ему совершенно не подходит: он был резкий, угловатый, костистый. Кролик – это такой мягкий, покладистый, безобидный. Впрочем, как выяснилось потом, Черный Кролик был мягким и покладистым. Но он умел кусаться. И обожал грызть морковь. Наверное, за эту свою привычку он и получил прозвище.

– Черный Кролик, – повторил я на этот раз без хмыканья, – до настоящих копей тридцать стандартных суток пути. Если ты силен в арифметике, то мог бы сообразить, что после того, как мы пройдем тридцать дней туда, нам придется идти тридцать дней обратно. И на этот срок у нас с тобой не хватит оставшегося концентрата. Даже если нас ни разу не штрафанут. В чем я сильно сомневаюсь.

Он что-то прикинул в уме и сказал:

– Не хватит.

– Вот видишь! А консервов мы взяли вообще на десять дней. И нам нечего продать. То есть мы прежде могли продать немного концентрата. А теперь нет. Мы – корм для псов ведущего.

– Тогда зачем мы идем? – Он изумленно глянул на меня своими огромными синими глазами.

– Вот и я про то же. Кристаллов нам не видать. Но мы еще сумеем вернуться назад.

– А чем мы будем заниматься на берегу?

– Неужели не сообразил? Продадим наши лыжи, нарты, палатку, купим лицензию, лодку и будем доить Океан – прессовать синеву в бутыли и продавать искателям кристаллов. Заправщиков здесь не так уж много, если ты еще не успел заметить.

С минуту он беззвучно шевелил губами – мне показалось, он вычислял, сколько можно получить за палатку и нарты.