Сзади раздался невнятный хрип. Сергей обернулся, но тут же позволил себе расслабиться. Все банально — Селиверстов деловито и по-крестьянски аккуратно и обстоятельно добивал немцев. Конечно, пленных как-то не комильфо, но, с другой стороны, что с ними еще делать? А потому Хромов лишь подождал, когда его товарищ завершит процесс, а потом без малейшей брезгливости помог оттащить фрицев подальше в лес и закинуть в овраг.

Тяжелее всего пришлось с мотоциклом — тяжелый, зараза, и из-за коляски неповоротливый. А лес здесь — неприятный, во всяком случае, на взгляд Сергея. Густой, сырой, темный, и постоянно будто смотрит кто-то со стороны, этак оценивающе и не слишком доброжелательно. И тащить по нему мотоцикл было не слишком-то просто. В общем, отпихали метров на десять, Селиверстов в несколько ударов топора свалил пару чахлых елочек и прикрыл железяку. От беглого взгляда убережет, а серьезную проверку ничто не обманет.

Веселье началось через пару километров, когда «Ганомаг» затрясся мелкой дрожью и встал. Интересно, и что бы это было? Примерно так можно перевести довольно длинную речь водителя. Длинную, образную, при дамах непроизносимую… А учитывая, что Селиверстов навыками автомеханика не обладал, то вопрос получился или риторическим, или с намеком, что проверять будет кто-то другой.

— Ты знаешь, — пять минут спустя резюмировал Сергей, вылезая из-под капота бронетранспортера и со злостью хлопая рукой по стальному листу. — Есть такая старая история. Начало века. Рубят мужики лес топорами. Привозят к ним новую американскую пилу. Пила говорит «Ж-ж-жик!» и перепиливает дуб. Хорошая американская техника, говорят мужики. А если, скажем, гвоздь — перепилит? Сунули гвоздь. Пила говорит «Ж-ж-жжжжик!» и перепиливает. Хорошая американская техника, говорят мужики. А если, скажем, банку жестяную — перепилит? Сунули банку. Пила говорит «Ж-ж-ж-кх-кх-жик!» и перепиливает. Хорошая американская техника, говорят мужики. А если, скажем, лом — перепилит? Сунули лом. Пила говорит «Ж-ж-крак!» и ломается. Хреновая американская техника, сказали мужики и пошли валить лес топорами. Ты понял, о чем я?

— Старшой, ты меня извини, но есть у тебя дурацкая привычка говорить длинно и заумно. Объясни по-нормальному.

— А если нормальным языком, то мы привыкли ремонтировать все с помощью кувалды и пары слов на великом и могучем… У нас, друг ситный, немецкий агрегат, который надо обслуживать, шприцевать, работать с ним аккуратно… В общем, движок заклинило наглухо, а все потому, что за уровнем масла смотреть надо было вовремя. Ты не обижайся, я виноват не меньше твоего, но, боюсь, дальше нам топать на своих двоих придется.

Селиверстов проникся важностью момента и даже описал его. На том самом «великом и могучем». А толку-то? Крыть матом верно служивший им броневик можно было хоть до второго пришествия, от этого он не заведется и дальше не поедет. Впрочем, ему в голову тут же пришла неплохая идея — вернуться немного и забрать мотоцикл покойных немцев. А что? Для бешеных партизан две версты меньше, чем ничто. И, подумав, Сергей согласился…

С бронетранспортера сняли только пулемет, который Хромов взвалил себе на загорбок, и две ленты с патронами. Больше у них все равно не было, а те, что имелись в мотоцикле, они не взяли. Просто запарились, отталкивая громоздкий агрегат в кусты, и забыли, чему сейчас были только рады. Стоило бы, наверное, запалить броневик, но столб дыма, который наверняка поднимется выше деревьев, будет служить врагу не хуже маяка. Вот мы, диверсанты, ловите нас. Оно, спрашивается, надо? И потом, возможно, это и нерационально, однако Сергею просто жалко было столь долго и верно служившую ему машину. Так, наверное, кавалеристам жалко запаленного коня. Поэтому он лишь похлопал его по теплой, пыльной броне, словно прощаясь, и зашагал по дороге. Сзади, негромко ругаясь на тяжесть пулеметных лент, бухал сапогами Селиверстов.

Ехать на мотоцикле оказалось быстрее, но и куда более пыльно. А если тучки, собирающиеся на небе, подтвердят свою угрозу и прольются дождем, то будет еще и грязно, цинично думал Сергей, крутя руль. Мотоциклом он умел управлять постольку-поскольку, но и поделки местных умельцев — это вам не гоночная «Ямаха» и даже не дорожный «Харлей». Весу много, мощности, напротив, маловато, а с коляской перевернуться куда сложнее. Так что рулил он себе бодро и весело, а устроившийся в коляске и кое-как пристроивший там же второй пулемет, СВТ и свой собственный, персональный автомат Селиверстов непрерывно ворчал по поводу того, что места в броневике было куда как поболе, а здесь он вот прямо сейчас кишки на затвор намотает.

Впрочем, это ему так положено, недовольство постоянно выказывать. По старой солдатской традиции. Сам же понимает, что лучше плохо ехать, чем хорошо бежать. Да и, откровенно говоря, Сергей его практически не слышал — треск мотора, который совсем не снижал убогий глушитель, забивал любые слова. И все же, когда они уже проехали мимо брошенного «Ганомага» и укатили километров на пятнадцать, вопль напарника он услышал хорошо и отреагировал адекватно. И как только Селиверстов углядел…

— Берегись!

И в тот же миг перед самым носом с дороги вверх взлетела, натягиваясь, аккуратно уложенная и неплохо замаскированная веревка. Будь Сергей один, он бы точно влип, а так — буквально рухнул на руль, пропуская ловушку над головой, и втопил газ до упора. Те, кто устроил охоту, явно не были немцами, скорее уж, наоборот, однако свернуть шею в падении или получить пулю ему совсем не улыбалось.

Откровенно говоря, если бы он, газуя, рефлекторно не крутанул руль, то на этом его карьеру можно было бы считать законченной. Пули взрыли землю как раз там, где оказался бы мотоцикл, не соверши он этого спонтанного маневра. Однако результат от стрельбы все равно был — не справившись с управлением, Сергей не смог удержать мотоцикл на курсе и со всего маху влетел в кювет. Обиженно чихнул заглохший двигатель, а оба пассажира кувырком улетели вперед, ломая кусты и чудом избежав дружеского контакта со стволами деревьев, чтобы нос к носу столкнуться с возмутителями спокойствия. Которые, к слову, тоже не ожидали, что их кто-то попытается вот так, нагло, протаранить.

Первого Сергей увидел, едва вскочив на ноги. Совсем мальчишеское лицо, пялившееся на него ошарашенными глазами. Явно не военный, и дело тут даже не в гражданской одежде. Рефлексов нет, солдат бы оправился быстрее, а воспользовался оружием еще раньше, без участия разума… Все это пронеслось в мозгу, когда пацан, заработав ушиб грудной клетки, уже летел в ближайшие кусты. Сзади возмущенно рычал Селиверстов, выдирая из коляски намертво застрявший пулемет, о который он только что едва не поломал себе все, что можно… Два шага вперед… Еще один противник, на сей раз вполне грамотно пытающийся достать Хромова штыком немецкой винтовки. Уход вправо, левым предплечьем отвести удар, правой рукой, открытой ладонью, подбить слегка провалившегося вслед за винтовкой стрелка под челюсть, от чего тот теряет равновесие и, подбросив ноги выше головы, с шумом рушится на спину. Бросок вперед, маузер уже в руке — успели рефлексы наработаться. Селиверстов, как медведь ломая сухие ветки, догоняет с пулеметом наперевес… MG — не пушинка, двенадцать кило без ленты. На треть больше, чем у «калашникова», но напарник держит его без видимых усилий… И полдюжины винтовок, уставившихся на них. И все, участвующие в этой драке, отлично понимают: один выстрел, пускай даже случайный — и процесс станет неуправляемым. Полягут все, с такого расстояния невозможно промахнуться. А жить-то хочется…