Я замялся.

Своим мнением, сложившимся буквально вот-вот, я не рискнул бы поделиться ни с кем, настолько оно выглядело нелепо, да еще без какой-либо доказательной базы. Я был почти уверен: Сорочкин покидал карантин. Возможно, Лешу тайно вывели на встречу с его куратором из спецслужб. Но лучше бы нет, потому что тогда все окончательно запутывалось.

Чего я совсем не понимал – как вирус проспал всю дорогу вместе с носителем. Нас же не замораживают там в сосульку и не консервируют.

Но именно эта нелепость подтверждала, что дело может выйти ой каким непростым и внезапно запахнуть жареным.

Я даже поймал себя на мысли: пусть болезнь окажется все-таки местной, и плевать, насколько она страшна для землян. Лучше сдохнуть, чем каждую секунду чувствовать, как дышит в затылок невидимый враг, и ты повернулся – а он опять сзади.

– Не готов ответить, великий вождь. Но я скажу другое. Уверен, если будет плохо, мы вас не бросим. Мы не уйдем. Останемся и будем помогать.

Тунгус посмотрел на меня, как на маленького.

– Вожди с Земли прикажут – и уйдете, – сказал он. – И если будет приказ, ты сделай, чтобы я узнал о нем сразу же. Я тогда вас сам выгоню. Как будто это мое решение. Дам такого пинка – через всю степь перелетите.

Мне не хватило знания языка, чтобы перевести в точности его следующую фразу. Но я понял ее смысл, а слова запомнил и прогнал на базе через транслятор. Да, великий вождь Унгусман сказал именно это. Буквально.

– Отнять у народа мечту о звездах должен его собственный вождь, а не чужой, понимаешь?

* * *

Едва я вышел из зала приемов и свернул за угол, на меня прыгнула Унгали. Хорошо, не с разбегу – я от нервной перегрузки нетвердо стоял на ногах, да и мыслями был далеко-далеко.

Повисла на шее и принялась трясти:

– Ты! Как долго тебя не было! Почему так долго?! Да, я знаю, вы не умеете летать быстрее. Но это плохо! Ты там не женился?.. Зачем такие глаза, я пошутила! Как тебе мой русский? Он стал намного лучше! Гена занимался со мной. А я – видишь, какая?..

Ничего себе мастер церемоний и шеф протокола. Все-таки совсем еще девчонка. Соскучилась по своему любимому плюшевому медведю.

Я тоже соскучился. Мне просто худо сейчас, не готов я к радости, а то бы на руки тебя подхватил.

Она перестала меня душить и взбалтывать, отскочила на пару шагов, крутанулась на месте – тонкая, гибкая, ловкая, сильная, – демонстрируя тогу и прочие аксессуары младшего вождя.

– Видишь, что они со мной сделали, пока тебя не было? Это потому что тебя не было! Если бы тебя было, я бы ходила на базу каждый день, и мы бы вместе придумали, как меня спасти от этого!.. Ладно, не надо опять такие глаза, я шучу! Я нужна отцу на этом месте. И это очень важная работа.

– Здравствуй, моя принцесса, – сказал я.

– Здравствуй! Ты знаешь, как трудно мне было на церемонии? Видеть тебя можно – трогать нельзя! Это ужасно! Я полковника обняла за вас двоих! Он, бедный, чуть не сломался!

– Он не жаловался.

– Ха! – сказала Унгали и задрала нос.

Выпрямилась, подбоченясь одной рукой, опустив другую, с боевым жезлом – она его все время носит, что ли? У них же вроде не угрожаемое положение! – чуть отвернув гордо вздернутую голову; волнистая черная грива упала на плечо. Ногу отставит? Нет, ноги вместе. И надменно покосилась на меня… Нет, мимо. Взгляд в угол. Это не обо мне, это о полковнике.

Хороша до умопомрачения. И – теперь я точно знаю – никакая уже не девчонка. Подросток в ней еще сидит, и она его иногда выпускает попрыгать, но в целом Унгали – женщина, четко осознавшая себя женщиной. Девочки просто не умеют так стоять. Они тренируются, конечно, на мальчиках, но уже через секунду их разбирает дикий смех. Психика не готова.

Это хитрая поза. В нашем каталоге она называется «ну ты понял». Если перед тобой так встали, полагается в ответ расхохотаться и выразить полный восторг. Смысл примерно такой: «Давай вместе посмеемся над тем, какая я уморительная гордячка; ты славный парень, и нет причин тебе отказать, кроме одной – уровень у тебя не тот; пойми меня правильно, я сейчас шучу больше над собой, чем над тобой, но в каждой шутке есть только доля шутки, тебе стоит поразмыслить над этим».

У нас целая диссертация, у них одно движение. У них все так.

Когда нога слегка отставлена, барышня намекает, что интимные отношения в принципе возможны. Если ноги вместе – останемся друзьями. Они тут, кстати, умеют дружить, не превращая неразделенное чувство в трагедию. Говорил уже: в их статусных играх широкие допуски, но жесткие рамки. Здесь хорошо понимают слово «нельзя». Возможно, потому что местное «нельзя» не звучит как жесткий запрет и его нельзя употребить в унизительной или оскорбительной форме. Оно похоже на наше «не будем так делать, ни к чему это». Для тех, кто «чует правду», более чем достаточно. И если вы заметили, в таком «нельзя» участвуют сразу обе стороны, ответственность за решение делится на двоих. Очень неглупо.

Я смотрел на Унгали и чувствовал, как оттаиваю, превращаюсь из посланца другой Земли обратно в человека. Хотел отвесить барышне комплимент, но меня опередили.

Плавным мягким движением Унгали перетекла из позы «ну, ты понял» в церемониальную стойку «я вам рада» и улыбнулась. Я узнал эту улыбку. Я вижу ее каждый день. Именно так моя звездная принцесса стояла тогда, год назад. Но почему…

– Тебе понравился мой портрет?

Ничего себе. Понятненько. А я боялся.

– Какой ты смешной! Конечно, я его видела! Я много раз приходила к Косте заниматься, пока он резал его ножом. Прекрасное искусство, такое простое и такое сложное, можно ведь разные краски намазать на стену и царапать картины в много цветов. Просто странно, как мы сами не додумались. Я уже всем рассказала, мы тоже будем так.

– Великолепный портрет, – сказал я. – Костя вложил в него душу.

– Бедный Костя, – сказала она.

И опечалилась. Искренне, а тут по-другому и не умеют.

И наружу высунулась девчонка, снова прыгнула ко мне и по-хозяйски обхватила, будто я и вправду ее большой плюшевый медведь. Уткнулась носом в шею, и я почувствовал, как она вся прячется в меня, просит защиты, ищет покоя.

Она устала. Ей плохо. Милая, совсем тебя замучили.

– Я не сразу поняла, что случилось с Костей. А потом я много думала – и придумала. У нас этого никто не понимает, даже Гена. Я первая, кто знает, как плохо мы знаем русских. Мы можем ошибаться, слышишь? Мы случайно можем сделать вам больно. Не потому, что злые, а просто по ошибке. Тебе надо это запомнить. Это важно.

– Хм… Мне всегда казалось, что вы с Геной изучили нас лучше, чем мы сами.

– Мы не смотрели глубоко. Мы узнали ваши повадки, но не вас самих. И вожди, и шаманы, все пытаются объяснить вас, как будто вы – это такие мы, только прожили на тысячу лет дольше и научились всяким штукам. А вы очень сложные, намного более сложные, чем мы! И намного более… нет, не слабые, вы сильные, я забыла слово… хрупкие? Да, хрупкие. Потому что сложные. Поэтому у вас может хрупнуть… м-м…