Глядите-ка, что у меня есть, - сказал Буагарди, протягивая мне ворох бумажных прокламаций. - Это издает наш остряк граф де Фротте. Хорошая иллюстрация к моему рассказу!

Это были шуанские карикатуры на тему парижских событий. Бонапарт был изображен на фоне дворца Сен-Клу в виде смешного человечка, в страхе повисшего на руках своих гренадеров и едва волочащего ноги. Среди других лиц на рисунке я разглядела знакомое: чуть вздернутый нос, пышные волосы, завитые волнами… Кажется, это Талейран?

- Так что же, бывший епископ Отенский играл большую роль в заговоре? - спросила я как можно безучастнее, пытаясь не выдать своего сильного интереса именно к этому персонажу.

Буагарди презрительно прищурился:

- О, да еще какую, сударыня! Он был одним из главных кукловодов в спектакле. Говорят, именно он убедил Барраса подать в отставку. У Талейрана был при себе миллион франков для подкупа этого молодчика, но он был так ловок и красноречив, что заставил Барраса уйти без всякой платы.

- А что же с миллионом? - осведомилась я заинтересованно.

- Расстрига наверняка оставил его себе. Уверен, Бонапарт не будет преследовать его за это. Они одного поля ягоды.

«Возможно, это и правда, - подумала я рассеянно. - Это на Талейрана похоже, он умеет превращать свою службу в деньги». Впрочем, такие подробности сейчас занимали меня в последнюю очередь. Я лишь отметила мысленно, что новое возвышение Талейрана некоторым образом мне на руку - все-таки он мой добрый знакомый, он был увлечен мною, а потом сразу забыла об этом, захваченная другими соображениями.

- Господин де Буагарди, так почему вы думаете, что положение шуанов с приходом Бонапарта ухудшится? Он сильный и здравомыслящий человек, он не может не видеть, что без короля Франция все эти десять лет падала в бездну. Боже мой, да ведь это даже беспутному Баррасу было ясно, что говорить о генерале?

Буагарди внимательно посмотрел на меня, помолчал и ответил, что подобные речи ему доводилось слышать от многих роялистов.

- Да, очень многие надеются на это, мадам. И даже предлагают закончить войну. Бонапарт, дескать, открыт для переговоров, и если посулить ему деньги…

- …вот-вот, если посулить ему деньги?… - подхватила я. - Баррас, как говорили, был готов устроить реставрацию монархии за хороший куш… почему бы Бонапарту отказываться?

Граф снова помолчал, будто заново перебирая в уме все «за» и «против», а потом заявил, что не верит в такую возможность.

- Почему?

- Генерал Бонапарт слишком вероломен, чтоб быть спасителем монархии. Он не похож на Монка. И ставлю сто против одного, мы не заставим этого выскочку плясать под роялистскую дудку.

4

Развязаться с графом и его людьми удалось легче, чем я ожидала. 5 декабря в Сент-Элуа прибежал Брике с ошеломляющим известием о том, что у скал святого Сульпиция заметили большой синий отряд. Это был очень тревожный признак. Буагарди быстро снарядился, поднял тех своих подчиненных, кто был в силах передвигаться, и готов был покинуть наш дом. Вечером того же дня в замок явились местные шуаны, жалкие остатки отряда Ле Муана, и предложили графу менее удобное, но более надежное убежище: часовню Святого-Бенедикта-что-в-Лесу.

Ночью люди Буагарди перебрались туда. Раненого, который не мог ходить, отнесли в лес на носилках. Там они должны были дожидаться приказов командования, а в случае их отсутствия - уйти в леса Иль-и-Вилэна.

Таким образом, мой разговор с Буагарди остался неизвестен Авроре, и внезапный уход графа вполне объяснялся сложившимися обстоятельствами. Я была рада такому удачному исходу: он избавлял меня от препирательств с Авророй. А она после того, как Буагарди уехал, была так печальна, что мне жаль было бы мучить ее еще и ссорами. Я вообще старалась отвлечь ее от всех домашних забот, понимая, что у нее тяжело на душе и ей нужно научиться жить с этой тяжестью. С книгой в руках она бродила по дому, гуляла в саду и окрестностям, невзирая на опасность, и выглядела словно в воду опущенная. Глаза ее погасли, она как-то ко всему потеряла интерес. Возможно, она чувствовала, что ее роман с Буагарди закончен. В эти дни с ее губ все чаще стала срываться фраза: «Я выйду замуж за первого достойного, кто мне это предложит».

Все прочие обитатели Сент-Элуа, не терзаемые любовью, жили в страхе, который особенно усилился после известия, принесенного Брике. Шутка ли - синие поблизости! Это звучало угрожающе. Это означало разорение ферм, может быть, нападение на замок. Франсина мучилась опасениями за себя: не знают ли синие, кто ее отец? Ее, дочь Жана Коттро по прозвищу Шуан, сразу забрали бы в заложницы. Распространялись ужасные слухи: где-то синие изнасиловали женщину, где-то ограбили ростовщика, где-то кого-то ни за что расстреляли.

Казалось, вернулся 1795 год, когда вся Бретань после разгрома роялистов на мысе Киберон трепетала перед республиканцами. Шуаны были не так сильны, как многие надеялись. Все больше синих войск прибывало на полуостров. Я бродила по поместью, мучаясь дурными предчувствиями. Может быть, угнать куда-нибудь скот? Но куда? Воображение рисовало страшные картины. Вдруг Сент-Элуа снова сожгут? Я никогда не перенесу этого!

Я проклинала сейчас месторасположение поместья, такое выгодное и живописное. Здесь, посреди долины, белый замок сразу бросался в глаза… И, конечно же, привлекал внимание грабителей. Я плохо спала, прислушиваясь по ночам к каждому звуку, и молила Бога, чтобы никто из синих не узнал, что мы давали приют раненым шуанам.

Лишь одно утешение было у меня: то, что ни я, ни окружающие меня люди, кроме Брике, синих пока не видели, и можно было надеяться, что слухи об их маневрах поблизости сильно преувеличены.

…В день Святой Девы синие побывали в Сент-Уан - деревне, расположенной совсем близко от Сент-Элуа. Это был маленький отряд, не причинивший жителям никакого вреда: солдаты лишь выпили молока и забрали по лепешке хлеба.

День был холодный. Редкий для Бретани иней покрыл желтую жухлую траву, сковал заросли дрока, голые ветви ежевики. Мы с Франсиной стояли на холме, наблюдая за дорогой. Дюжина синих солдат, жалких, оборванных, едва волочила ноги. Республиканцы направлялись, очевидно, в Канкарно.

- Хвала святой Анне Орейской! - прошептала Франсина перекрестившись. - Наконец-то мы от них избавились!

Она боялась за всех: за себя, за своих близнецов, своего будущего ребенка… даже за Селестэна, который ушел вместе с Буагарди и являлся связным между замком и отрядом графа.

- Как вы думаете, ваше сиятельство, избавились мы от них? - спросила она тревожно, видимо, сама