Это я заявляю ответственно. Это могут подтвердить многие из тех, с кем я общался. Критикам я бы посоветовал сначала доказать, что у многочисленных свидетелей моего дара был умысел на обман, после чего можно приступить к более предметному разговору, от которого наука и особенно психология середины прошлого века шарахалась как от лженауки.

Это неувядаемое противоречие разъяснил мой соавтор по мемуарам М. Васильев.

Он заявил.

— Помилуйте, Вольф Григорьевич! Если нельзя писать о том, что случилось с вами в Германии в тридцать первом году, значит, надо заполнить этот период захватывающими дух похождениями. Было бы просто здорово, если бы в них приняли участие исторические личности. При этом неплохо упомянуть о кое-каких интимных подробностях их жизни, о присущих им пороках. Это очень подогревает интерес!.. Важно дать волю воображению. Пусть читатель представит, как бы он поступил, обладай абсолютной властью или сверхъестественными способностями! Сомнения, трудности, меланхолия мало кого интересуют, не говоря о разочарованиях, которых у каждого хоть отбавляй. А к нападкам критиков, утверждающих, что раз Мессинга не было там-то и там-то, значит, он не мог встречаться с тем-то и тем-то; к обвинениям в саморекламе и намерении скрыть неприятную для вас правду, — следует относиться как к воплям завистников или к попыткам свести счеты. На них не стоит обращать внимания! Кого интересует, что вы никогда не встречались с графом Чарторыйским, а вычитали эту историю в каком-то бульварном романе? Кого интересует, что история с дочерью Пилсудского выдумана от начала до конца?

Это притом, что Мессинг встречался с паном Юзефом. Точнее, выступал в Сулеювках.

Два раза.

В последний раз это случилось в 1931 году, спустя несколько дней после того, как мой импресарио, господин Кобак примчался ко мне в номер с сенсационной новостью — меня приглашают на гастроли в Германию. Гонорар — сногсшибательный!

Вообразите его изумление, когда я решительно отказался от подобного предложения и попросил в следующий раз даже не упоминать о Германии. Причину я называть не стал, мой верный импресарио просто не понял бы меня. Связаться с бунтовщиками, с «германцами в большевистском обличье» — это то же самое, что иметь дело с «пшеклентыми москалями». Такого рода поступки выходили за пределы его разумения.

Кобак пытался настаивать. Я не уступил, несмотря на «сногсшибательный гонорар». Жизнь дороже. Мы поссорились, и когда через несколько дней меня пригласили выступить в имении пана Юзефа, я в расстроенных чувствах отправился в Сулеювки, надеясь, что в благодарность за мои хлопоты по спасению доброго имени его дочери, начальник государства оградит меня от домогательств германской стороны.

После короткого сеанса психологических опытов, меня пригласили принять участие в спиритическом сеансе, до которых пан маршал был большой охотник. На этом сеанса я повстречал — кого бы думали?

Сообразительные, ликуйте! Конечно, Вилли Вайскруфта.

За эти несколько лет он заметно располнел. В нем не осталось и капли того юношеского, петушиного, задора, который всегда украшает мужчину. Теперь это был рассудительный блондин, с волосами, идеально зачесанными на пробор, вальяжный не без изящества, которого мне всегда не доставало.

На нем прекрасно смотрелась бы форма.

В приватной беседе он с прежней гипнотической убедительностью очковой змеи упрекнул меня за необоснованное пренебрежение Германией.

— …ведь Германия не чужая тебе сторона, Вольфи. Почему ты, добившийся на германской земле всего, чего хотел, лишаешь своих немецких почитателей возможности насладиться твоим искусством?

До сих пор державший язык за зубами, я не выдержал.

— Вспомни Ханну и все, что связано с ней.

— Ты жаждешь мщения? Никогда бы не подумал, что Вольфи так кровожаден?

— Я кровожаден?!

Я не мог справиться с возмущением.

— Кто это говорит! Человек, по чьей милости у меня нет Ханны!!

Вилли ответил не сразу. Мне бы повернуться и уйти, но решительности не хватило. Впрочем, если бы тогда мы расстались, ничего бы не изменилось.

Вилли вполне по-дружески обнял меня за плечи и увлек в сад. Там, силой усадив на скамейку, под сенью какого-то дикого бронзового фавна, сладострастно наливавшего вино в фиал, продолжил разговор.

— Прежде всего, — заявил Вилли, — если я и виноват в ее гибели, то лишь косвенно, за что был наказан твоими дружками из Союза красных фронтовиков. Я провалялся в госпитале более полугода. К тому же решение принимал не я, а те, кто надо мной.

Он закурил. Дымок был ароматный, сигарета дорогая, его пригласили к пану Пилсудскому — видно, дела Вайскруфта пошли в гору.

— Я никак не мог помешать покушению, хотя считал его глупостью. Можешь с тем же успехом поблагодарить себя — это ты натравил Зигфрида. Покушение — его идея. К сожалению, надо мной было много тех, кому было наплевать на мое мнение!

Он по привычке надолго замолчал, потом добавил не совсем понятную фразу.

— В этом их слабость и малодушие.

Я не удержался и вступил в разговор.

— В чем?

— В том, что их слишком много, и в такой толпе не избежать попыток за счет мелких интриг и жестоких убийств решить свои личные, я бы сказал, корыстные проблемы. Теперь в Германии появились другие, куда более близкие к народу люди, которые знают, что будущее в руках тех, кто способен напрямую общаться с ним.

— Ты веришь в астрологические бредни?! В угадывание мыслей?

— А ты нет?

Я задумался.

— Это трудный вопрос.

— Тогда растолкуй мне, ограниченному обывателю, почему ты с таким жестокосердием относишься к вскормившей тебя стране?

— Где меня собираются засадить за решетку на восемь лет? Ты полагаешь, я настолько глуп, что сам отдамся в руки полицейского секретаря, который сразу на границе защелкнет мне наручники?

Вилли искренне удивился.

— Почему ты так решил?

— А как же «эйслебенское дело»?

Вилли засмеялся.

— О нем давно забыли. В приговоре по делу о перевозке оружия нет ни слова о тебе, о Ханне, об уродах. Кстати, у фрау Марты отросла борода, как, впрочем, грива у Бэлы. Они теперь выступают на ярмарках. Дела, правда, идут скверно. Кризис, половина предприятий закрылись, так что веселиться не с чего. Что касается будущего, то на горизонте забрезжило.

— В связи с чем?

— Есть один господин, который точно знает, что хочет и как этого добиться?

— Кто же он?

— Ты имел честь познакомиться с ним. Помнишь господина с усиками, которому ты отсоветовал добираться до Мюнхена на поезде.

— Помню. Он по-прежнему громит плутократов и воюет за чистоту расы?