– И полнейший идиотизм. Я была в некотором роде не в себе, когда поехала к нему в часть, в Белоруссию. Эта одурь продолжалась и во время свадьбы. Игорь тогда приехал в отпуск и взял на себя все хлопоты. Его родители были категорически против нашей женитьбы, твердили только, что я буду у него камнем на шее. Вечной обузой. Что я разрушу его жизнь. Что я только хочу подцепить хорошего еврейского мальчика.

Затренькал телефон. Сонечка ждала и не снимала трубку, а звонивший не пожелал общаться с автоответчиком. Саймон скинул туфли и вытянул ноги поперек кофейного столика.

– Знаешь что, Сёма, давай я принесу тебе подушку, – предложила Сонечка. – Тебя ждет длинный рассказ.

Она вернулась из спальни с бархатной подушкой, которую подложила ему под голову, едва прикоснувшись ладонью к его волосам.

– Игорь демобилизовался ранней осенью восемьдесят девятого. Мы сразу сняли комнату, чтобы не жить с его родителями, и, в общем, первые несколько месяцев все было хорошо. Потом родители Игоря решили эмигрировать, и он объявил, что мы тоже поедем. Ему было легко – он-то не оставлял родителей в Москве! Мы улетели поздней осенью, промозглым ноябрьским утром. Я рыдала все дорогу в аэропорт, а Игорь был зол и на меня, и на своих родителей.

– Я прекрасно помню этот день, – тихо сказал Саймон. – День, когда мы улетали из Союза. Все это было ужасно: аэропорт, паспортный контроль… Помню, как все вы махали нам – уже через границу. Вся наша компания, родительские друзья… Мама плакала навзрыд.

– Но ты-то хоть уехал вместе с родителями!

– Да, я знаю, – сказал Саймон, не пряча вины.

– Все это было ужасно, – продолжала свой рассказ Сонечка. – Итак, мы прилетели в Нью-Йорк в ноябре и поселились в Квинсе. У отца Игоря была старшая сестра, которая жила в районе Форест Хиллз. Мы стали жить в «двухбедренной» квартире вместе с родителями Игоря. Я устроилась на работу. Вводила информацию в базы данных. А по вечерам целый год ходила на компьютерные курсы. Потом поступила на работу в банк, и, с профессиональной точки зрения, мои дела шли вполне успешно. Представь себе, почти два года я кормила всю семью. Я и вправду неплохо зарабатывала и вначале ничего не имела против того, что была основным добытчиком. Родители Игоря не знали английского. Его мать шила кое-что на дому.

– Да-да, помню, – перебил ее Саймон. – Она и в Москве этим занималась. Когда бы мы с Микой Зайцевым ни забегали к ним, она то вязала свитер для очередного заказчика, то чинила манжеты или подкладку. Так я ее и запомнил. Ее и ее рыбьи глаза.

Сонечка удивленно взглянула на него.

– Отец Игоря не смог найти работу инженера и поэтому вместе с командой русских начал убирать туалеты в учреждениях и ресторанах. Он стал крепко пить и, когда был пьян, обзывал меня шиксой или русской бл…ю. Мать Игоря делала вид, что не слышит, отворачивалась. Строчила на своей швейной машинке. Если Игорю случалось быть дома в это время, он заступался за меня и грозился, что сломает отцу шею, если тот не заткнется. А потом, наедине, говорил мне, что я сама провоцирую отца и что сам он скоро рехнется «между молотом и наковальней». Иногда же отец, когда напивался, целовал мне руки, на колени вставал и долго и нудно просил прощения. Представляешь?

– Да. То есть нет, – ответил Саймон, стараясь не покраснеть от стыда за этого шикера, как его бабушка называла евреев-пьяниц. От чувства стыда за отца своего бывшего друга Игоря.

– Все это было ужасно и омерзительно, – сказала Сонечка, добавляя себе горячего кофе из графина-термоса. – Я умоляла Игоря снять квартиру отдельно от родителей, и в конце концов мы переехали. Игорь к тому времени почти не разговаривал с отцом. Но это не главное. Хуже всего было то, что Игорь так и не закончил университет, хотя ему оставалось проучиться всего два года, если бы он представил свои зачеты из «Промокашки». Я убеждала его, умоляла. Он панически боялся провала, боялся, что не сможет справиться с учебой наравне с американскими студентами. Ты ведь помнишь, какая у него была сила воли, когда вы общались еще в Москве.

– Еще бы! Мы все считали, что у него железная воля и стальные нервы, – сказал Саймон, нанизывая один русский штамп на другой.

– И вот представь себе – как будто все это осталось в Москве.

– Сонечка, такое случается со многими эмигрантами. Так часто бывает.

– Но почему именно с нами?!

Она поднялась с дивана, накинула тонкую белую шерстяную шаль на плечи и опять закурила.

– Так мы прожили еще три года. Я хорошо зарабатывала. Игорь подался в таксисты, работал чаще всего по ночам. Днем отсыпался, читал…

– Читал – что? – снова прервал ее Саймон.

– Ты по-прежнему интересуешься деталями, да? Читал он больше классиков: Толстого, Тургенева, Гончарова, Лескова. Чаще других Бунина. Ты ведь зачитывался Буниным, когда мы познакомились?

– Да, я раньше дико любил «Темные аллеи», – задумчиво протянул Саймон. – Но больше я это читать не могу. Та же история с Гессе.

– У меня здесь, в Америке, тоже изменились пристрастия. Или это возраст? Не знаю… Так или иначе, дома Игорь много читал и смотрел по видику русские фильмы. У него завелись дружки, которые тоже с трудом приживались в новой стране. Мы практически не виделись в течение недели. Я уходила на работу в полвосьмого утра, а вечерняя смена у Игоря начиналась в четыре. Правда, мы пытались вместе проводить выходные. Помню, как-то раз мы поехали в Вермонт покататься на лыжах.

– Когда это ты научилась кататься на горных лыжах? – спросил Саймон.

– Не научилась. То есть научилась, но не тогда. В тот раз, еще по дороге в Вермонт, мы здорово поругались из-за какой-то ерунды. В результате Игорь катался один, а я просидела два дня в номере мотеля. Курила и убивала время у телевизора. Собственно, вот и все, что я могу тебе рассказать. Мы все больше и больше отдалялись друг от друга, обходясь без близости по нескольку месяцев. Он был слишком горд, чтобы просить об этом, а я – слишком замкнута в себе, чтобы попытаться соблазнить его. Хотя я, конечно, знала, что именно секс сглаживал в прошлом наши противоречия. Я пыталась забеременеть, но безуспешно. Наверно, наш брак был обречен с самого начала. Ничего у нас не получалось, вот и все! Я мечтала о том, чтобы мы переехали из Нью-Йорка в пригород, но Игорь и слышать не хотел об этом. Уже прошлой осенью наше общение свелось к минимуму. Потом у меня был роман с одним хорошим парнем, французом. Мы вместе работали. И это помогло мне выжить. Снова поверить в себя, что ли. Я знаю, звучит банально, но это так. Я поняла, что больше не могу с Игорем. Что должна уйти.

– Как он это воспринял? – спросил Саймон.

– Сначала озверел. Потом впал в самобичевание, виня себя во всем. «Хочу, чтобы все у нас было по-другому», – и так далее. Я сначала молчала, а потом говорю ему: «Все, поздно уже». А мой адвокат уже начал готовить бумаги для развода. А через семь месяцев я получила потрясающее предложение здесь, в Первом Хартфордском банке. Теперь я вице-президент по системному управлению.