Антон пожал плечами и капнул. И отшатнулся.

На него надвигалась свирепая физиономия в надвинутой на глаза каске с орлом, раскинувшим черные крылья. Физиономия что-то орала ему в лицо. Потом как будто камера немного отъехала, и стало видно, кто это.

– Фашистский солдат! – воскликнула Маша. – Это же совсем другое время!

Солдат отошел на пару шагов. Перед ним на коленях стоял старик. На его груди желтела нашитая на пиджак шестиконечная звезда. Солдат размахнулся и пнул его сапогом. Старик упал, у него из-за пазухи выпала книжечка, которую сейчас держал в руках Антон.

Солдат опять что-то заорал.

– Что он кричит? – спросила Лёля срывающимся шепотом.

Ей никто не ответил.

К старику подошел мужчина в штатском, поднял его за волосы из грязи, заржал и плюнул ему в лицо. Солдат снял с плеча автомат и, не целясь…

– Нет! – заорала Маша и кинулась на солдата, неистово размахивая шпагой.

Морок рассеялся. Лёля, вытянувшись в струнку, смотрела в то место, где только что лежал старик, огромными, полными слез глазами. Маша в последний раз взмахнула шпагой, запустила ею куда-то в угол и разревелась.

Антон, не зная что делать, принялся листать книжицу. Она была исписана мелкими непонятными значками.

– Не с той стороны листаешь, – сказала Маша сквозь слезы. – Надо справа налево. Это сидур… еврейский молитвенник… У моего прадедушки такой был.

Маша взяла из рук Антона книжку, раскрыла наугад.

– Мне бабушка рассказывала, – сказала она тихо-тихо. – У нее всех убили. Выволокли во двор и спросили: «Юден?»…

Кладовой покачал головой и промокнул глаза бороденкой.

– И в упор всех… – продолжила Маша неживым голосом. – А бабушку случайно не добили… Потом соседи выходили…

– А кто был тот, второй? – спросил Антон у Кладового. – Он же, кажется, не немец…

– Так то ж Гришка, староста местный! А ты думал, только чужеземцы убивали? Сволочь, детки, это не национальность…

– Пойдемте отсюда! – сказала Маша. – Я не могу больше…

Лёля подошла к Маше и обняла ее. Та прижалась к подруге и затихла.

– А ты говоришь – дикари… – вздохнул Кладовой. – Этот старик сколько дней там валялся, его хоронить не давали. А Гришка ходил мимо и мочился на него…

Маша заткнула уши.

– Зачем ты ей это рассказываешь?! – прошептала Лёля.

– Я не ей. Я вам, – сказал Кладовой. – Времени-то пролетело всего ничего, века не прошло. Думаете, вы сильно изменились?

– Кто мы? – удивился Антон.

– Люди, – пожал плечами Кладовой.

– А что потом? – хрипло спросила Маша. – Что потом было со стариком?

– Тут недалеко стояла церковь, небольшая такая. И батюшка, как его звали, уж и запамятовал… Тоже старенький, но крепкий. Он ночью старика и похоронил. На православном кладбище по православному обряду. Сказал, что перед Богом все равны, какая разница какой веры… Гришка все допытывался потом, кто посмел похоронить, но батюшку не выдали. А я ему этот ход показал.

– Батюшке? – спросила Лёля.

– Ну да!

Кладовой оживился и принялся хихикать.

– Ой, смех был с ним, он пока в меня поверил… Все крестил меня, крестил… Думал, что я сгину. Но потом ничего, смирился.

Кладовой вздохнул.

– Святой был человек! Столько народу здесь спас… Ход мы с ним от церкви прорыли, тогда уже подземелье сильно под землю ушло…

– А он выжил в войну? – спросил Антон.

– Не, – грустно сказал Кладовой, – убили.

Все немного помолчали.

– Ладно, – нарушил тишину Антон, – это все грустно… но нам надо наверх пробиваться. Тут другого выхода не было?

– Как не быть? – Кладовой явно обрадовался смене темы. – Был. Вон там! Только его давно засыпало. Почти сразу после первой войны… Когда я еще мальцом был…

– Первой мировой? – Маша шмыгнула носом.

– Как это «мировой»? – удивился Кладовой. – Мировой судья бывает!

– Ну с немцами воевали? – спросил Антоха.

– Не-е-е…

– С французами? – пришла на помощь Лёля. – С поляками? Шведами?

– Да с русскими! – замахал ручками Кладовой. – Давняя война, говорю, была!

Все удивились. Маша даже шмыгать носом перестала.

– Белорусы с русскими воевали? – удивилась она собственным пробелам в истории.

– Да не было тогда белорусов, малорусов, великорусов, – рассердился Кладовой. – Все были русские! Только князья разные! Вот на местного князя пошли три брата с юга… Да я вам покажу…

Кладовой принялся копошиться в углу. Маша затравленно за ним следила. Антон решил ее успокоить:

– Если русские с русскими, то, наверное, не так зверствовали!

Но Маша упрямо мотнула головой:

– Я поняла… Это про битву на Немиге, да?

Кладовой как раз нашел то, что искал, – боевой топор.

– Почти, – сказал он. – Тока сперва Менск взяли. И эта секирка там отличилась. Капни, внучек, сам увидишь…

Маша остановила руку Антона.

– Не надо, – сердито сказала она и вдруг начала шпарить наизусть: – «На Немиге снопы стелют головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега добром были посеяны – посеяны костьми русских сынов». Нет уж, насмотрелись!

Машу трясло. Лёля осторожно гладила ее по голове и что-то неслышно шептала, чтобы хоть чуть-чуть успокоить.

– Так я ж говорю, – попытался настоять на своем Кладовой, – это не с Немиги топорок! Им Менск брали!

Но у Маши и на это нашлась цитата:

– «А меняне закрылись в городе, и братья взяли Менск, убили мужчин, а жен и детей забрали в плен и пошли к Немиге»… Это ты нам смотреть предлагаешь?!

Антон никогда в жизни не видал Машу в такой ярости. Даже настырный Кладовой сдался и убрал проклятый топор подальше. Но вид при этом имел обиженный. Кажется, ему захотелось снова вернуться в свою молодость, пусть бы даже кругом и лилась кровь…

– Дедушка, – сказала Лёля, продолжая гладить Машу, – а где тот выход, про который вы рассказывали? Ну, с первой войны?

Кладовой молча ткнул в угол, противоположный открытой двери.

– Значит, будем копать тут, – решил Антон, хотел было послать кого-нибудь за Севкой и его подручными, но оценил, насколько прочно Маша вцепилась в Лёлю, и понял, что придется идти самому.

* * *

Группа Севки ничего толком не смогла, хотя они пытались пробиться наверх сразу у входа в подземный коридор. Мишка тыкал в землю своей любимой трубкой – и каждый раз упирался во что-нибудь непреодолимое. Пока он занимался разведкой, остальные развлекались тем, что подбирали вещицы, – Лёля следила, чтобы это было что-то максимально безобидное – и капали на них отворяющим отваром.