Дальше странности только приумножались. Прежде Сергей забегал в бунгало, где жила Вика, довольно часто. Приносил продукты, новости и хорошее настроение. Продукты съедались, новости обсуждались, а настроение делилось на двоих. Но с приездом Леси Сергей будто пропал. Вика чувствовала, что это неспроста.

Да и Леся вела себя странно. Она нарочито небрежно, словно невзначай расспрашивала, не приходил ли Сергей, где он работает, с кем живет, откуда приехал. Было очевидно, что она интересуется Сергеем. Но Вика не желала удовлетворять ее любопытство. Молчала – как в школьные годы у доски.

Себе она говорила, что нечестно обсуждать лучшего друга за его спиной, захочет, сам о себе все расскажет. Но в глубине души знала, что это не совсем так. Дело было вовсе не в ее благородстве и щепетильности. Дело было в ревности. Она не хотела делиться Сергеем, считая близкую дистанцию с ним исключительно собственной преференцией. Ревность ведь всеядна, ей что любовь, что дружба – все едино.

Но потом события вышли из-под Викиного контроля. Однажды Леська напилась под руководством Марка Ефимовича, чего Вика от него никак не ожидала. Впрочем, судя по той поспешности, с которой он ретировался, передав Лесю на руки изумленной Вики, Марк Ефимович сам не предполагал такого эффекта. На беду или на счастье – Вика с этим еще не определилась – в гостях сидел Серый. В кои-то веки появился, и так кстати. Или некстати. Он принял вынужденное участие в операции по спасению Леси. Когда-то он работал в вытрезвителе, и помощь его была, можно сказать, высококвалифицированной.

Вика не очень поняла, как так вышло, но на следующий день ей выпало ночевать у Риты. Ее место рядом с Лесей занял Серый. Это был сюрприз. Хотя тут Вика привирала себе. Она чувствовала какие-то разряды, прошивающие пространство вокруг Леси и Сергея, но отмахивалась, чтобы не будоражить свою ревность. Однако, когда перед тобой закрывается дверь собственного бунгало, не заметить такое практически невозможно. Вика заметила, призадумалась и решила, что все проходит, пройдет и это. Леся переживет островную любовь, Сергей польстит себе любовной связью с целым кандидатом наук, и на этом все закончится. А как иначе? Какое может быть продолжение у этой истории? Серый – бродяга. Леся – оседлая отличница. У них разные стаи. Так что пусть пробуют, но Вика-то знает, каков будет финал. И знает не из книжек, а по собственному опыту.

Сергей ходил задумчивый, но, как всегда, сдержанный. Его не штормило, по крайней мере, внешне. А Леся летала в облаках, как воздушный шарик. Вика только следила за веревочкой, чтобы успеть ухватить, если поднимется ветер. Шарик был с нарисованной улыбкой, не сходящей с лица Леси. Совета у подруги она не просила. Видимо, подхватила у Серого вирус самодостаточности. Даже ускорялась, завидев издали подругу. Вика радовалась за Лесю и сочувствовала ей. Радовалась, потому что счастье – оно здесь и сейчас, у него нет краев и дна. То, что между Лесей и Сергеем случилась любовь, было для Вики очевидно. Но дальше что? А дальше тучи пригонят дождик, который смоет улыбку с шарика. И капли на резиновой поверхности будут очень похожи на слезы.

Все так и вышло. Пришел день, когда слезы на лице Леси были подобны даже не дождику, а ливню. Такие ливни идут только на тропических островах. Да, Вика оказалась права. Серый не полетел в небо за Лесей. Он вообще летать не умел, потому что был не полый внутри. Прекрасное качество для мужчины. Но у этого качества острые грани, прикоснувшись к которым, лопнул шарик Лесиного счастья.

Леся рыдала, Вика утешала, часы тикали. И главными в этом трио были, конечно, часы. Леся не могла успокоиться, Вика не могла ее утешить, и только часы гарантировали, что боль пройдет.

И они сдержали свое слово. Когда через пару недель Вика позвонила Лесе на большую землю, то услышала ровный голос. Леся вышла на работу, она прибилась к родной стае, жизнь вернулась в свои берега. Глупо уподобляться Пятачку, который рыдает над лопнувшим шариком. Значит, можно выдохнуть, все хорошо.

Но не хорошо. Вике было не хорошо. Вике было плохо.

Серый не подходил на пушечный выстрел. Переложить на него часть своих терзаний было невозможно. Он отодвинулся. Вика понимала, что между ней и Сергеем стоит Леся. А раз она уехала, то осталась амбразура. И теперь она не может дотянуться до него, руки тонут в пустоте.

И вообще Вика устала, несмотря на то что бодрилась, обманывала себя новыми планами. Взять тех же черепах, до которых она так и не доехала, променяв их на летучих мышей. Может, черепахи ее по-прежнему ждут? Может, еще не поздно к ним рвануть? Хорошо, когда тебя кто-то ждет, ну хоть черепахи… Вика все чаще задумывалась о том, что «человек мира» звучит гордо, а по-простому означает «без роду, без племени».

Ей все чаще стало сниться одно и то же. Жуткая жара и океан – безбрежный, покрытый барашками волн. Только волны какие-то странные: неподвижные и сыпучие, желтовато-серые, равнодушные. И нет шума прибоя, только вой ветра. Непривычно молчаливые волны. Да это же пустыня, бескрайняя песчаная пустыня. И по этим горячим волнам ветер гонит колючку, которая похожа на комок пожухлой травы. Колючка катится весело, бодро, и со стороны видна только радость движения, его бездумная легкость. Но Вика чувствует напряжение колючки, которая изо всех сил пытается зацепиться за песчинки, опереться на дюны, чтобы остановиться, отделиться от ветра, пустить корни, успокоиться. Вика ощущает, как больно колючке цепляться за острые грани песчинок, как обреченно соскальзывает ее сухонькое тельце и несется все дальше и дальше, за горизонт.

Вика во сне мучилась невыносимой легкостью этого движения и плакала от сострадания к колючке. Или к себе? Просыпалась, жадно пила воду, как будто она только что вернулась из пустыни, и говорила себе нарочито бодрым голосом: «Приснится же такая глупость».

Но глупость не отступала. И тогда Вика сдалась, желая выспаться без тревожных снов про колючку. А действовать для Вики означало одно: паковать чемодан. На этот раз Вика кидала в чемодан вещи с такой поспешностью, словно убегала от преследователей.

Но она собиралась не к черепахам. Черепахи подождут, они ведь живут долго, говорят, триста лет. К ним всегда успеть можно – было бы желание. Вот с желанием как раз и были непонятности. Вика чувствовала себя перегоревшей лампочкой, которую ее бабушка использовала для штопки. Засунет в носок прямо под дырку и натягивает нитки поверх, скользя иголкой по гладкому стеклу, пока не нарастит нитяную пленку. Бабушки давно нет. Теперь нужно самой штопать разодранную жизнь. Перегоревшая лампочка уже есть, дело осталось за малым.

На этот раз Вика бежала к Лесе, на большую землю, к маме, к холодным сумеркам и котлетам с картофельным пюре. Ей хотелось спрятаться в обычной жизни, как в окопе, защищающем от одиночества.

На пирсе она встретила Сергея. Он ждал ее. Новость о Викином отъезде уже долетела до него. Ах да, она ведь отдавала ключи от бунгало Вене и Феде, даруя им целый месяц оплаченного жилья. Великовозрастные обалдуи тут же разнесли весть по острову.

– Ты насовсем? Викуль… – очень бережно сказал Серый.