— Ну хорошо, — с легким вздохом ответила она и с какой-то неожиданной — светлой, чистой, по-детски незамутненной радостью увидела, каким восторгом загораются его глаза.

И снова, как чуть больше года назад, Ирайр ступил на землю родной усадьбы у ольховой рощи. Некоторое время он постоял, вдыхая уже слегка подзабытые запахи, а затем двинулся в сторону ольховой рощи. Пожалуй, маленький мальчик дождался-таки свой экспедиции. Поэтому, наверное, следовало извлечь из дупла все эти заботливо спрятанные сокровища…

До дома он добрался через час. Он и на этот раз шел не торопясь. Только вот тело, натренированное безжалостной волей брата Игоря, имело свои представления о том, что теперь значит не торопиться.

Как и в прошлый раз, отец и мать встретили его с радостью. Прошлогоднее суровое решение деда не имело юридической силы, поскольку вся собственность и деньги семьи уже давно были в ведении отца. Дед сам настоял на этом, когда удалился в свое добровольное затворничество. Возможно, опасаясь того, что его деятельность, от которой он не собирался отказываться (хотя в связи с его отлучением от всех официальных постов и собственным добровольным изгнанием возможности его оказались сильно урезаны), может вновь привести его на грань, и желая максимально обезопасить семью от подобного исхода. Ну а отец вряд ли бы к нему присоединился. Он был сыном деда и по характеру не слишком ему уступал. Но Ирайр тогда подчинился дедову решению, даже не сообщая о нем отцу. Ибо дед, со своим непреклонным характером, мог бы изрядно попортить кровь и отцу, и матери. Тем более что его, Ирайра, это дедово решение совершенно никак не ограничивало…

Вечером он поднялся к деду. Дед встретил его в своем любимом кресле. Но его поза, сурово сжатые губы, взгляд, явно показывали, что сейчас это не просто кресло, а судейский трон. И это было действительно так. Дед ждал виноватого, дабы определить степень его вины.

— Здравствуй, дед, — тихо поздоровался Ирайр, останавливаясь у входа. Дед ответил не сразу. Он еще некоторое время продолжал сверлить его испытующим взглядом, как будто пытался заглянуть в самую глубь его разума и души. Ирайр грустно усмехнулся про себя. Ну разве так помогают человеку раскрыть душу? А где же любовь и сострадание?

— Итак… ты все-таки поступил по-своему, — разлепив губы, холодно произнес дед.

— Да, — кивнул Ирайр.

— И не чувствуешь за собой никакой вины?

Ирайр покачал головой.

— Да нет, чувствую. И очень много… но это ощущение никак не связано с моим поступком.

Дед еще больше нахмурился.

— Что ж, я так и предполагал… — Он помолчал, а затем снова задал вопрос: — И какие твои дальнейшие планы?

— Я около двух недель поживу дома. Может быть, куда-нибудь слетаю. А потом вернусь на Игил Лайм.

Губы деда скривились в презрительную усмешку, и он произнес с заметной горечью в голосе:

— Значит, ты решил встать на Путь Воина…

Ирайр слегка удивился. Дед знает о Пути? Но его удивление быстро прошло. Ну конечно, знает. Ведь он считал всех людей Пути врагами. А врага необходимо изучать. Ирайр вздохнул. Ну что тут поделаешь…

— Я должен разобраться сам, — сказал он и, коротко поклонившись, вышел из каминной.

На следующий день мать потащила его в Тибройг. Как выяснилось, его тело изменилось так сильно, что все его прошлые костюмы в районе талии болтались на нем, как на палке, а вот плечи и рукава пиджаков оказались малы для его почему-то сильно раздавшегося костяка и развившихся запястий. Хотя по всем современным научным представлениям в его возрасте костяк никак не мог претерпеть такие изменения. Тем более за один лишь год. Но Ирайр совершенно не думал на эту тему. Произошло и произошло. Но из-за этого прежние костюмы ему совершенно не годились, и одежду нужно было менять практически полностью. Особенно в свете того, что мать решила, пока Ирайр дома, немного загрузить его светскими визитами. Она никак не оставляла надежды женить его…

В Тибройг они прилетели к обеду. Крайб припарковал аэрол на крыше «Галери Молетт», роскошного торгового центра высшего ценового уровня. Мать тут же потащила Ирайра по дорогим бутикам, увешивая десятками брюк, пиджаков, сорочек, пуловеров и курток, галстуков и носовых платков. Ирайр покорно сносил всю эту экзекуцию. После монастыря он как-то по-другому, гораздо нежнее стал относиться к родителям. Да и к деду тоже. Да, в этом мире немало того, что нас разделяет, но семейные узы — то немногое, над чем Враг еще не поработал столь основательно, как над многим другим. Хотя он старался…

Мужские бутики щедро перемежались женскими. И Ирайр, глядя на всю эту пеструю, роскошно одетую, прошедшую через руки искуснейших пластических хирургов и пользующуюся услугами самых изощренных косметологов, визажистов и парикмахеров толпу, внезапно представил рядом с ними Лигду. И… усмехнулся. Сравнение явно было не в их пользу.

— Что такое, сынок? — забеспокоилась мама. — Ты кого-то увидел? — она с любопытством завертела головой. — Ой, ну конечно, кузина Табби. Ну иди, поздоровайся.

Ирайр покосился на мать. Судя по ее довольному виду, он понял, что кузина Табби явно появилась в этом месте и в это время не случайно.

Обедать они полетели в «Шот Белот», маленький уютный приморский ресторанчик. Ирайр не был в нем чертову уйму лет. В отличие от прошлогодней родственницы, кузина Табби оказалась довольно милой девушкой. И это его вполне устраивало. Всю дорогу до «Шот Белот» они чинно сидели на большом диване родительского аэрола, и кузина рассказывала ему о новинках театрального сезона. Так что когда аэрол приземлился на ресторанной парковке, он с искренней предупредительностью подал ей руку, помогая выйти из салона. Но едва он направился к ресторанчику, как на него повеяло опасностью. Ирайр замер, пытаясь понять, откуда эти ощущения, и настороженно озираясь по сторонам. На первый взгляд все было спокойно. Но ощущение опасности все усиливалось.

— Мама, Табби, — негромко позвал он ушедших вперед женщин, увлеченно занятых разговором. И в этот момент двери ресторанчика распахнулись и на пороге появился мускулистый молодой мужчина, одетый в тугие джинсы с широким ремнем, кроссовки и шейный платок, в данный момент прикрывающий низ лица. В руках у него был тяжелый штурмовой лучемет.

— О боже, — выдохнула мать, — СИТА…

Их ввели в ресторанчик и втолкнули в небольшую, человек на двадцать, толпу посетителей и обслуживающего персонала, которых выстроили вдоль стены.

— Ты прав, Жжоб, — весело заявил мускулистый, — птички начинают слетаться. Причем жирные птички. Еще несколько аэролов, и у нас будет достаточно заложников, чтобы у прокурора не было иного выхода кроме как договариваться с нами.

Мужчина, сидевший за столиком у окна, презрительно усмехнулся.

— Я всегда прав…

Ирайр, прикрыв глаза, стремительно погружался в молитву. Что делать, Господи, что делать? Подай знак. Эти люди не ведают, что творят. То есть им, конечно, кажется, что они все очень хитро и правильно спланировали. И что их идеи, их борьба, их самопожертвование позволяют оправдать любую кровь, потому что в конечном счете принесут кому-то там, в будущем, больше счастья. Но ведь это от Лукавого. Это совершенно не тот, не верный путь. Их непременно следует остановить. И я, совершенно точно, смогу это сделать. Но я ведь еще даже не Воин. И тут люди, среди которых моя мать. Сколько из них может погибнуть от моего недостаточного умения? Здесь же не голофильм, где герой всегда успевает в последнюю секунду первым нажать на курок. Да даже если и погибнут только эти заблудшие души, насколько Я остановлюсь на своем пути? Но, если я не рискну ничего предпринять, а потом кто-то все-таки погибнет, прощу ли я себе, что даже не попытался? Ведь их гибель тоже будет моим убийством…