к Малининой и встряхиваю ее за плечи, как и хотел изначально.

— Перестань выть, — шиплю на нее, практически задевая губами щеку, — хватит, — снова встряхиваю.

Ника замирает в моих руках. Ее тело становится податливым.

Эта странная близость ломает какие-то грани души. Потому что я и сам превращаюсь в ледяную статую. Удерживаю ее в своих руках, лишь немного ослабляя хват пальцев, чтобы не оставить на ней синяков.

— Что она сказала? — Дыхание перехватывает, сам не замечаю, как перехожу на шепот. В комнате темно. Видны лишь силуэты. Сегодня я даже не вижу блеска ее глаз. — Ника?

— Она сказала, что нужно было позволить моей матери сделать аборт, Ян.

Ника замолкает. А я впервые в жизни не нахожусь с ответом. В голове промелькивает блеклое желание сострить, но оно не первостепенно. Я не хочу причинять ей боль. Больше не хочу.

Лишь чувствую, что в глубине души на меня накатывает желание ее утешить. Пугающее желание ее поддержать. Обнять. Дать понять, что она не одна.

Это снова повторяется, как и тогда, у машины, после того как я смог отбить ее у тех козлов. Тогда меня ломало от непонятных, еще едва проглядывающихся желаний ее успокоить. Они были так близко, но я уверенно отмахнул их в сторону, сейчас же у меня не выходит сделать это вновь.

Не получается.

В комнате нет часов, но я слышу отсчет секундной стрелки. Они тикает в такт ударам моего сердца, словно начиная какой-то отсчет.

— У нее маразм, — хмурюсь. — Прости, но я не особо умею поддерживать, — проговариваю свою правду.

Я действительно не умею. Единственное, на что хватает сообразительности, это взять Нику за руку. Перебираю ее тонкие пальцы своими и часто дышу, устроившись напротив.

Ника до сих пор не шевелится, и тогда я прикасаюсь к ее губам своими. Секунда. Две.

Ничего не происходит, а потом она мягко отстраняется. Качает головой, по-прежнему не издав и звука.

Мои руки тут же опускаются ей на талию в какой-то уродливой и жалкой попытке удержать. Я абсолютно не отдаю себе отчета в происходящем. Просто делаю так, как чувствую. Вот и все.

— Не нужно. — Ника перехватывает мои ладони и сводит их вместе. Позволяю ей это сделать. — Я в порядке. И ты, ты не должен…

Короткая фраза застревает в сознании назойливым эхом. Чувство гадливости вырастает тысячекратно. Словно она сейчас побрезговала моей поддержкой и всем происходящим.

— Не должен что? — с губ срывается злобный смешок.

Я злюсь на нее за то, что она оттолкнула мою руку помощи. Так сильно злюсь, что перестаю себя контролировать. Резко поднимаюсь на ноги, лишая ее опоры. Она ойкает и заваливается на кровать. Мне плевать, как это выглядит со стороны.

— Дура, — выплевываю, надевая кроссовки.

Меня заносит в собственных мыслях, где я на полном серьезе хочу оставить ее здесь и просто свалить. Один. В свою привычную жизнь, где нет забот и идиоток, что не могут выживать самостоятельно.

С ее уровнем удачи уже завтра она попадет в новости на центральном телеканале с историей о том, как ее чуть не убили.

— Ян, — ее жалобный голос срывает остатки спокойствия.

— Отвали.

— Постой, я…

Ее пальцы цепляются за мое плечо. Стряхиваю, решительно направляясь к двери.

— Да постой же ты! — она кричит. Неужели голос прорезался? Это что-то новенькое. — Не должен притворяться, что тебе есть до меня дело, — она сглатывает. — Это только мои проблемы.

— Тогда нехрен было выть на всю округу.

— Я не думала, что ты вернешься сегодня. Думала, что к утру меня отпустит, и все будет хорошо.

— Ну вот и успокаивайся, — тянусь к ручке двери.

— Спасибо.

Она стоит слишком близко. Я чувствую ее тепло. Мы практически касаемся друг друга.

— Даже если ты притворялся и это неправда, все равно спасибо.

Ника привстает на носочки и обнимает меня за шею.

Замираю. Не просто замираю, у меня будто всю опорно-двигательную систему вырубило. Не могу пошевелиться. Даже дышу через раз.

— Никто не узнает, — шепчет мне на ухо. — Ты сам сказал, что никто не узнает.

Ее нос утыкается мне в щеку. Горячее дыхание обжигает.

Чувствую дрожь в пальцах и, кажется, прилагаю слишком много усилий, чтобы поднять руку. Коснуться Никиной спины, а потом наконец-то выдохнуть.

— Помнишь? — она все еще шепчет и только крепче ко мне жмется.

Киваю.

Наверное, впервые борюсь с нерешительностью, прежде чем дотронуться до девчонки.

Трогаю кончиками пальцев ее затылок, медленно зарываясь в волосы. Закрываю глаза, прижимаясь щекой к ее виску, и сильнее стискиваю свои руки на ее теле.

Ника делает то же самое. Обнимает в ответ. Мы молчим.

Может, это глупо, но я не могу отпустить ее. Теперь не могу.

Глава 18

Вечер.

Мои бедра покачиваются в такт музыке. Мы совершенно случайно попали на чью-то пляжную вечеринку. Вокруг много людей. Улыбок. И только Ян сидит затворником в стороне ото всех. У него в руках стаканчик, но за весь вечер я не заметила, чтобы он хоть раз к нему притронулся.

Я снова ловлю на себе взгляд карих глаз и резко отворачиваюсь. Со стороны кажется, что я просто танцую, на самом же деле сбегаю от реальности. Потому что он делает это не первый раз. Смотрит так, что сердце замирает. Щеки обдает уже привычным жаром, они краснеют.

Твержу себе: никто не узнает! И так по несколько раз в день. Эти слова стали моим девизом.

Той ночью, когда он застал меня в слезах, случилось что-то странное. Мы оба словно переменились. Больше не было никаких прикосновений. Совсем. Мы будто намеренно избегаем друг друга, находясь при этом вместе двадцать четыре на семь.

Запускаю пальцы в волосы и стараюсь концентрироваться на песне. Размахиваю руками в воздухе, кружусь, зная, что мое струящееся по ногам платье развевается в ритм мелодии.

Делаю все, лишь бы не пялиться на него в ответ.

Честно говоря, после событий двух минувших недель, за которые мы успели объехать половину побережья, я окончательно потеряла какую-либо цель. Все с самого начала пошло не по плану. Да и был ли он у меня?

С мамой и бабушкой я больше не пробовала связываться. Понятия не имею, что им теперь сказать. Да и стоит ли? Разве у нас осталось