— А как вы узнали, что она украла деньги?

— По глазам, — ответила Маша с отвращением. — Как она стала говорить, что это не она, и глазками этак посверкивать, сразу все стало ясно.

— Скажите, Мария Георгиевна, — задушевно молвил капитан, потирая пальцем висок, — а о чем вы мечтаете?

— Я?

И тут она растерялась по-настоящему. Такого оборота беседы она никак не ожидала.

— Ну да, вы. Ведь не может же быть так, чтобы такая молодая и красивая женщина ни о чем не мечтала. Чего вы хотите? Чего ждете от жизни? Денег? Удачного замужества? Славы? Власти? — Говоря, он внимательнее, чем обычно, следил за выражением ее лица. — Ну же, не стесняйтесь. Мы тут одни, никто не услышит. Просто я не могу поверить, — задумчиво прибавил капитан, — чтобы вас устраивала работа в балетной канцелярии какого-то нафталинового театра, те немногие деньги, которые вы получаете, случайные поклонники, которые ниже вашего уровня… Я уж не говорю о коммуналке, где вам приходится мириться с такими людьми, как Ямщикова. Я прав?

Маша насупилась. Интуитивно она чувствовала ловушку, но не могла понять, в чем именно та заключается.

— Конечно, я… Ну да, мне бы многого хотелось, — призналась она, криво усмехнувшись. — Вырваться из коммуналки, не считать копейки, и… шубу хотелось бы… хорошую… и еще много чего… Духи французские…

— И все? Больше ничего?

Маша вскинула голову.

— Ну, если уж вам так интересно… Мне хочется жизнь прожить так, чтобы она что-то значила, человеком себя почувствовать, а не винтиком… И вы правы, канцелярия мне осточертела, и даже не из-за денег, а потому что это… это же тупик… Никакого выхода, никуда не продвинешься… Сиди и стучи на машинке, пока не околеешь… Каждый день одно и то же…

Ее не отпускало ощущение иррациональности происходящего. Всегда, с самого детства, она понимала, что они с матерью ходят по лезвию ножа, и когда правда о них вскроется, пощады им не будет. Воображение рисовало разные ужасы — но, хотя ее только что разоблачили, никто на нее не кричал, не поднимал руку, и более того — странный капитан оказался первым человеком, который спросил, о чем, черт побери, она мечтает. До того никто, ни одна живая душа не догадалась задать ей такой вопрос. Мужчины либо влюблялись в нее и предлагали идти в загс, либо пользовались ею без всякого загса, а о женщинах и говорить нечего — они были завистливы, склочны, мелочны, и общение с ними неизменно нагоняло на Машу адскую тоску. Подруг у нее никогда не было.

— И все-таки вы не любите советскую власть, — вздохнул капитан. Маша напряглась. — По-вашему, именно она виновата в том, что вы оказались в коммуналке и вынуждены трудиться. Уверен, вы не раз и не два думали, что, если бы не революция, вам бы жилось куда лучше. Но если бы вы оглянулись вокруг, вы бы поняли, что и при советской власти можно жить хорошо. Шубы, духи и даже квартира — пустяки, мы вам все устроим, и жизнь ваша переменится, хоть и не сразу. Но взамен — взамен вам придется доказать, что вы на нашей стороне. И я вас сразу же предупреждаю: легко не будет.

«К чему он ведет? — думала пораженная Маша. — Он куда-то меня заманивает… Театр? Что-то не так в театре? Нет, тут что-то посерьезнее…»

— Я бы хотела понять, что именно от меня требуется, — осторожно проговорила она.

— Пока ничего. — Капитан Смирнов усмехнулся. — Мы вам еще не вполне доверяем — как, впрочем, и вы нам, и это вполне естественно. Вы должны доказать, что мы можем на вас положиться. Вот вам простое задание: вы должны стать своим человеком в доме профессора Солнцева. Его жена Мила раньше работала в Большом, так что можете действовать с этой стороны. Или попробуйте навести мосты через знакомого вам профессора Мерцалова, который общается с Солнцевым. Вы хорошо печатаете на машинке, можете задействовать этот свой навык, чтобы проникнуть туда. Вдруг Солнцеву понадобится перепечатать что-нибудь, к примеру… На все про все даю вам две шестидневки.

Маша открыла рот.

— Но я… У меня работа… И потом…

— Считайте, что это такое своеобразное испытание, — отрезал капитан. — Мы должны представлять себе, насколько вы сообразительны и умеете сходиться с людьми. Взамен все, что я выяснил о вас и о вашей… тетушке, остается между нами. Через две шестидневки вам позвонят и привезут на встречу, так что у вас будет возможность отчитаться.

— Я не понимаю, — проговорила Маша, нервничая. — Что именно я должна узнать о профессоре Солнцеве?

— Все, что сможете. Я же сказал: это испытание. У вас есть две шестидневки, время пошло. И вот еще что, на всякий случай. Если у вас вдруг возникнут неприятности, не важно какие, звоните на коммутатор НКВД, номер К 0-27-00 и говорите: добавочный 113. Вас тотчас соединят со мной, а если меня не будет, другой человек примет ваше сообщение. Ни имя, ни фамилию не называйте. Вы, кажется, любите балет?

Маша кивнула, не сводя с собеседника напряженного взгляда.

— Будете Авророй. Да, Авророй, это прозвище вам очень идет. И звучит революционно, — многозначительно добавил Смирнов.

Сказать, что его собеседница опешила — значит ничего не сказать. В балете «Спящая красавица» Авророй зовут главную героиню, и именно на этом балете Маша когда-то влюбилась в Вольского, увидев, как он танцует партию принца Дезире. «Они все знают обо мне… — пронеслось у нее в голове. — Кто-то им все рассказал… И о Сергее тоже, раз капитану известно, что я знаю его брата, профессора Мерцалова… Зачем им Солнцев? Почему я?..»

— Вы всё хорошо поняли, Мария Георгиевна? — спросил Смирнов, напирая на каждое слово.

— Да, — сделав над собой усилие, кивнула она. — Я все поняла.

Капитан бросил на нее быстрый взгляд, достал бланк пропуска на выход и принялся неторопливо его заполнять. Маша сидела как на иголках, слушая, как в полной тишине царапает бумагу кончик ручки. Наконец бланк был заполнен, и она поспешно вскочила с места, чтобы взять его. Почему-то ее поразил мелкий, аккуратный, бисерный почерк собеседника — почерк, который теперь возвращал ей свободу.

— Идите. Дома скажете, что вас разыграли коллеги, и в театр вас никто не вызывал. Надеюсь, вы достаточно сообразительны и уже догадались, что о нашем разговоре вы не должны говорить никому… слышите, ни одному человеку на свете, иначе все условия отменяются. До свиданья.

Она сжала бланк в руке и тут только поняла, что вся взмокла. Пот тек ручьями у нее под одеждой, блузка прилипла к телу. Повернувшись к Смирнову спиной, Маша сделала шаг к двери.

— Стоять! — неожиданно рявкнул он.

Она замерла на месте, оцепенев от ужаса.

— Номер коммутатора НКВД? Который я недавно назвал?

— К ноль-двадцать семь-ноль, — пролепетала Маша. Слава богу, цифры она всегда запоминала хорошо.

— Добавочный?

— Сто тринадцать…

— И представляетесь?

— Аврора.