С трудом выровняв дыхание, открываю глаза. Вижу пухлые розовые губы. Они двигают воздух, издавая какие-то звуки, но я, будто контуженный, ничего не воспринимаю. Выпрямляюсь и запечатываю поцелуем. Раздвигаю мягкую податливую плоть и проникаю в ее рот языком.

Смещаюсь губами сначала к подбородку, дальше — к шее. Дергая лиф платья вниз, освобождаю грудь. Прокладываю к ней дорожку из рваных голодных поцелуев. Тата чувственно дергается. Ощущаю руками и губами, как ее кожу стягивает дрожь. А стоит сосок втянуть, моя девочка скользит пальцами мне на затылок и с нежным томлением раскачивает пространство стоном.

— Андрей…

Тугая, влажная, горячая, дрожащая — толкаюсь.

Лишаясь каких-либо здравых мыслей, действую на инстинктах. С нарастающим темпом приподнимаю и опускаю ее на член. Все еще не вхожу до конца. Берегу, растягивая постепенно.

— Боже… Андрюша…

— Моя девочка…

Вдох. Выдох. Вдох.

Ее запах полностью заполняет меня. Взрывает безумной похотью.

— Отпусти меня… Отпусти… — в попытках ослабить контакт, ладонями в плечи упирается.

— Нет, — сдавливаю и прижимаю плотнее. Не разлепить. — Ты — моя.

Удовольствие и боль. Пора бы обоим признать поражение. Но я все еще надеюсь одержать победу над излишками ее гордости. Беспощадно. Беспомощно. Больно. Не могу я иначе, мать вашу… Моя она. Еще не знает, уже Рейнер. Моя. От макушки до кончиков пальцев.

— Андрюша, сволочь… — разбавляет дрожью наше густое и громкое дыхание. — Какой же ты… Ах… Ненавижу тебя… Ты… — стучит зубами, когда резче бедрами подбрасываю. — Ты… Почему ты? Почему… Я тебя…

— …люблю…

Дрожаще-нежное всхлипывание — сквозной в душу.

— Нет… Нет-нет…

— Да.

Надавливая ладонью на затылок, вновь рот ей затыкаю. Целую долго, чтобы полностью расслабилась. Это дает возможность двигаться быстрее и сильнее. С каждым толчком проникаю глубже, пока ее разгоряченная текущая плоть не соприкасается с моими яйцами.

— Андрей… — разрывает поцелуй, чтобы глотнуть кислород.

Я двигаться не прекращаю. Слышу Таткины частые рваные вскрики, но просьб остановиться больше не прилетает. На пике возбуждения она и сама приподнимается, раскачивается, стоит мне хоть на миг замереть.

— Андрей…

— Когда уже сосать у меня будешь?

— Боже… Андрей… — глаза полыхают, но не только от негодования.

— Я бы тебе сейчас полизал… Дома…

— Нет…

— Да… Захочешь…

Постанывая, ласкается грудью о мою рубашку. Расстегивать ее тупо некогда… Поэтому Татка обнимает и, царапая кожу, ныряет пальцами под ворот. Продирает ногтями и там, до лопаток…

Кончая, протяжно стонет. Откидываясь на руль, губами воздух хватает. Крепче сжимая ее бедра, резче толкаюсь. Не прекращаю трахать даже на пике ее наслаждения. Судорожно стискивая мой член, прерывисто молит сбавить скорость. Но я не могу. До тех пор, пока удовольствие не вырывается густыми раскаленными потоками спермы.

Даже если бы не хотел, чтобы родила мне, оказывается, нет ничего приятнее, чем кончать в нее. Отчего-то с ума сводит именно это осознание. Заполняю собой. Полностью.

Барби

— Привет!

При виде Саульской губы сами собой в улыбке растягиваются.

— О, привет, Нат! — Юля с гулким стуком захлопывает папку и поднимается. — Ну, как ты?

— Нормально, — привираю, конечно.

Андрей третий день в отъезде. Еще один остался, а я эту вечность переждать сил не нахожу. Время будто застыло. Не идет привычным ходом. Тормозит и запинается. С ума схожу от одиночества.

— Ты сегодня поздно, — бросает взгляд на часы. — Чем занималась?

— К отцу с мачехой заезжала. В который раз меня расстреляли своей циничностью и наглостью. Вот не поеду больше!

— Каждый раз так говоришь, — мягко журит Юля.

— Знаю, — всплескиваю от досады руками. — Отказываюсь ведь! Так тетя Люда всегда найдет, куда надавить.

— Что в этот раз хотела?

— Да что… — вздыхаю. — Отец притерся у Рейнера. Мачеха решила: не пора бы его повысить? За какие заслуги, интересно? — откровенно возмущаюсь. — Какой из папы начальник охраны? Он, конечно, исполнительный и работящий. Не отнять. Но характер у него такой, ему самому нужна твердая рука. Во всем. Потому и сошелся душами с этой несносной торговкой.

— А ты не поддавайся, — назидательно советует Саульская. — Понимаешь, она обыкновенная шантажистка. Ей все время будет мало. Она попытается доить тебя материально и психологически, постоянно повышая ставки. И ты ее никогда не насытишь! Вот попробуй вообще ее отрезать. Хоть на пару месяцев.

— Ты права, конечно. Только как это сделать?

— Я бы на твоем месте все ее звонки переадресовывала на Андрея. Так ведь можно сделать. Звонить будет тебе, а дозваниваться до Рейнера. Он-то с ней точно разберется.

— Слушай, классная идея, — серьезно задумываюсь я. — Спрошу Андрея, если не будет против, так и сделаю.

Скорей бы завтра…

— Не будет, конечно. Поехали. Поужинаешь с нами. Вечер быстрее пролетит, — понимающе улыбается Юля.

У Саульских время и правда протекает гораздо веселее. Я так много смеюсь, что под конец ужина щеки болят.

— Оставайся у нас спать, Барби, — Ангелина, маленькая дочь Юли и Ромы, упорно называет меня этим прозвищем. — У меня есть для тебя красивая пижама. Розовая, с бантиками!

— Я же в нее не влезу.

— Хм… Тогда мы у мамы что-нибудь поищем. У нее много вещей. Но спать будешь со мной. Твоего мужа все равно нет дома.

Смеюсь и не спешу ее исправлять. Она ведь еще ребенок. Для нее нормально, чтобы все пары, как ее мама с папой, были женатыми.

— Да. Но я не могу. Он запрещает мне спать в гостях.

На это откровение уже Рома с Юлей смеются. И переглядываются, создавая тот самый контакт, который меня всегда смущает. А сегодня еще и горячую тоску поднимает.

Как же я хочу его увидеть…

— Тогда я к тебе завтра приеду. Хочу увидеть платье! Приеду, мам? — малышка умоляюще смотрит на Саульскую.

— Если Тата нас позовет.

— Позову, конечно! Зову, — исправляюсь, и Ангелина тут же влетает мне в грудь.

Прижимается и обнимает. Она такая маленькая и теплая. Так приятно ее касаться. Никогда не думала, что дети милые. После знакомства с Юлиными детьми и воспитанниками, все чаще думаю, что в дальнейшем выберу все же не хирургию, а педиатрию.