рассказывает он. – Но поскольку мы изготавливаем их в Азии и Китае, то у нас сильное ценовое преимущество даже при поставках небольших партий, не говоря уже о крупных.

Я спрашиваю Макса, похож ли он на Ингвара Кампрада, основателя IKEA, который, говорят, мог взглянуть на бумажный проект и представить всю цепь поставок: заготовку пиломатериалов в Польше, перевозку этих материалов на производственные площадки, стоимость топлива, расходы на хранение, обменные курсы валют. После этого его мозг выдавал цену конечного продукта и Кампрад сразу же принимал решение.

– Я тоже так могу. Сто процентов. Да.

Мы беседуем о тканях. Однажды Максу достался целый склад машинописной ленты. Он превратил ее в женские брюки. Он видит свой бизнес в «поиске возможностей розничного арбитража в разных культурах», то есть возможностей получения прибыли на разнице цен.

Что касается продукта, он создает одежду, в которой женщина может выглядеть «элегантно и по случаю», но в то же время демонстрировать «определенную степень сексуальности».

Звонит телефон Макса.

– Модель прибыла, – в шутку объявляет он. – Она на станции. Будет с минуты на минуту.

Я спрашиваю, есть ли у него девушка.

– Нет, мне и одному хорошо.

– Как так?

– Ну, возможно, я слегка залежалый товар, и если кто-нибудь стоящий оценит меня по достоинству, тогда посмотрим.

– А где вы познакомитесь с этим «кем-нибудь»?

– Меня окружают красивые женщины.

– А как насчет этой русской девушки? Она подходящая кандидатура?

– Не знаю. Возможно.

– У вас отношения?

– Э-э… уф-ф… не знаю.

– Но потенциально?

– Возможно, да.

Макс планирует взять Наташу в круиз по Средиземному морю, а потом, когда в Европе похолодает, вернуться в Лос-Анджелес. Он показывает мне фотографии своего дома в Голливуде – Кастильо-дель-Лаго, в котором жил Багси Сигел, когда изобретал современную версию Лас-Вегаса. Макс купил Кастильо у человека, который купил его у Мадонны за 7 миллионов долларов. До этого он пытался спроектировать дом, который никогда не строил, – в стиле модерн, со стеклянными блоками. А еще хотел построить кинотеатр с полом, сделанным из особого геля, в который вы погружаетесь, когда смотрите фильм. В итоге купил Истон-Нестон и Кастильо, в башне которого сделал спальню.

Макс открывает красивую коробку и достает сигарету.

– А, нет, нельзя, – спохватывается он. – Нельзя курить. Приезжает девушка. Она не пьет и не курит. Прямо святая. Да и я вроде бросил.

Наташа входит в гостиную. У нее очень фотогеничная внешность. Она здоровается и идет переодеться в одно из платьев Макса. 

* * *

Позже, когда солнце клонится к горизонту, Макс, Николас и Наташа позируют перед домом, делая «продающий» снимок для моей статьи. Фотограф хочет дождаться момента, когда солнце сядет и дом окунется в искусственный свет. Именно так я и запомню Макса: он стоит перед домом, в светлом льняном костюме, сшитом то ли в Лондоне, то ли в Гонконге; позади него – Наташа, в откровенном кружевном платье, которое выглядит элегантно и по случаю, но в то же время демонстрирует высокую степень сексуальности. Женское очарование. У Макса просто научное понимание силы женского очарования, и не только над мужчинами. Николас держит поднос.

Снимок получается реальным и в то же время нереальным. Уже через несколько минут Наташа попросит Роя отвезти ее обратно на станцию. После этого Николас приготовит ужин для себя и Макса. Николас будет ужинать в столовой для прислуги, Макс – в своей, в гордом одиночестве.

Я смотрю на Макса. Человек, создавший цепь поставок. Каждая цепь поставок делает одного человека богаче всех ее участников. На короткое мгновение всё: Макс, Николас, Наташа, платье, дом – утопает в искусственном свете.

– Отлично, – говорит фотограф. 

* * *

Я иду по территории разрушенного замка, возле которого живу, и вдруг раздается звонок от Селии. Я останавливаюсь, озираюсь и понимаю, что нахожусь среди обломков стен, рядом со старой, покосившейся башней.

– Уильям?

– Да.

Наверное, она звонит, чтобы задать мне конкретный вопрос или сделать предложение. Спектр возможностей, от негативных до позитивных, огромен. Вероятно, кто-то подал на меня в суд, или из-за моих контактов меня преследуют государственные либо налоговые органы. Такое уже бывало. Наверное, она предложит мне какую-нибудь историю или даже деньги за историю. Периодически мне перечисляют запоздавшие гонорары. Будем надеяться, что это именно тот случай.

Я прижимаю телефон к уху.

– Да?

– Уильям, ты назвал бы себя тревожной личностью?

– Что?

– Ты страдаешь повышенной тревожностью?

В принципе я знаю ответ на этот вопрос. Этот ответ – «да». Даже сейчас у меня возникает приступ панической атаки. Пожалуй, он возник еще до того, как я почувствовал в кармане гудение телефона. Видела бы меня Селия этим утром! Я дотошно проверял все выключатели и кухонные приборы, а потом, когда уже вышел из дому, мне хотелось вернуться и проверить их еще раз.

Я знаю, что нельзя зацикливаться на выключателях и приборах, нельзя забивать ими голову и позволять им управлять нами. Они созданы, чтобы мы ими управляли.

Между тем социологи скажут, что это нормальная реакция, ведь вокруг слишком много выключателей и приборов, верно? Плита, духовка, стиральная машина, сушилка плюс всевозможные устройства с дистанционным управлением… Все эти регуляторы громкости и света, игровые «контроллеры», дублирующие функции пультов, и панели управления, незаметно проникающие в ваш телефон, – все они требуют внимания.

У меня, наверное, двадцать пультов, и я понятия не имею, где восемнадцать из них. Два или три могут находиться в коробках в гараже, остальные – где угодно. Штук пять похоронены в горах земли и мусора – этакий ландшафтный дизайн. А где остальные одиннадцать? Возможно, несколько пультов разбились вдребезги и попали в море через канализационные стоки и реки. В море вообще попадает много пластика – там целый пластиковый остров величиной с Техас. Антипод Острова сокровищ. По мере того как этот остров увеличивается, куски пластика уменьшаются до крошечных размеров и в итоге попадают в пищевую цепочку: рыба ест крошечные частицы пластика, а мы едим эту рыбу, и фрагменты старых пультов от телевизора проходят по нашему пищеварительному тракту, выходят в канализацию и возвращаются в смертоносный пластиковый Техас, как угри – в Саргассово море.

Я не социолог, но почти уверен, что эта последовательность находится где-то на задворках нашего разума. Мы все знаем, что происходит, что становится только хуже, и это повышает общий уровень тревожности в развитом мире. Мы создаем этот смертоносный остров, который уничтожает нашу планету, и мы это знаем, но отрицаем; чем больше становится остров, тем труднее дается отрицание. Это равносильно тому, когда, сбив животное, вы бы остановились и посмотрели, чем можно помочь, но вы просто продолжаете путь, абстрагировавшись от боли и мук животного. С планетой этот номер не пройдет. На