– Итак, господин Хоксмур, – говорит Рен, стоя на небольшой возвышенности и глядя на своего помощника сверху вниз, – вы закончите проект?

– Сэр, для меня это будет честью. 

* * *

В течение следующих трех часов Макс показывает мне свой дом и окрестности, отвечает на мои вопросы. Он родился в 1954 году. Его отец был «несостоявшимся драматургом», а мать – инженером. Подростком он подрабатывал в костюмерной Кировского (Мариинского) театра оперы и балета. Его сандалии – от Prada (по-моему), а костюмы шьются на заказ в Лондоне и Гонконге. Он любит устраивать вечеринки, куда приглашает местную аристократию, а еще – охоту на фазанов, «чтобы пострелять и чем-то занять день». Для охоты у него есть вощеные куртки Barbour и зеленые резиновые сапоги.

Он купил дом у лорда Хескета за 15 миллионов фунтов стерлингов. Еще 10 миллионов фунтов ушло на ремонт и 15 миллионов – на обстановку.

– Бедный Хескет, – говорит Макс, – серьезно подпортил себе репутацию всей этой историей. Но невозможно содержать такой дом по частям. Вы должны в прямом смысле слова выселиться, вывезти все подчистую, убрать, потратить три года на переделку, а потом заселиться обратно.

Я говорю Максу, что мне нравится дом.

– Очень функциональный, в отличие от Бленема или Замка Говарда, – говорит он.

Я обозреваю живые изгороди и скульптуры, фруктовые деревья, беседку, средневековый храм. Да, у Макса есть храм. Без прихода, конечно, но колокол по-прежнему звонит. Мы неспешно прогуливаемся по саду. Макс срывает персик и протягивает его мне.

Мы заходим в дом. Стена рядом с парадной лестницей представляет собой гигантскую фреску с утопленной в нее мраморной статуей. Поодаль находится еще несколько ниш с мраморными статуями. Как по мне, здесь слишком много искусства. У Макса «около ста сорока» картин «старых мастеров», многие из этих картин принадлежали голландским и итальянским аристократам, жившим в XVIII–XIX веках. Он покупает их на аукционах Sotheby’s и Christie’s, в основном по телефону, во время путешествий по своей мировой фэшн-империи.

На первом этаже находится галерея с пятиметровыми потолками и такими же огромными окнами. Я смотрю на открывающийся из них вид на живые изгороди, скульптуры, сады и уходящую за горизонт аллею из вековых деревьев. Макс показывает мне свою мастерскую, в крыле Рена, и письменный стол, над которым висят фотографии высоких стройных моделей, приколотые кнопками в области лба. На нескольких фотографиях Макс с одной из моделей. Это Наташа. Она тоже русская.

– Мы здесь ради шутки снимаем видео и играем в одну игру, – объясняет он. – Она называется «картошка и икра». Наташа показывает мне свой мир, где едят печеную картошку с солью. Я показываю ей свой. Выясняется, что мне нравится печеная картошка с солью.

Мы обедаем в столовой для прислуги. Техника Charvet и Miele. Николас Эш, английский дворецкий Макса, нарвал в огороде листового салата и собрал в саду слив. К гарниру подаются холодные закуски из органического мяса. Макс говорит, что пытается сбросить несколько фунтов, хотя, на мой взгляд, у него нет проблем с весом.

– Вы не поверите, – говорит он, – но поправиться можно, даже налегая на малину.

Вскоре мы располагаемся в зоне отдыха гостиной. Обюссонский коврик, несколько восточных ваз, изысканный стол с книгой о загородных домах, в числе которых Истон-Нестон, картины «старых мастеров» (самая большая из них – «Охота на калидонского вепря», написанная Питером Паулем Рубенсом в 1620-е годы).

Я прошу Макса коротко охарактеризовать свою жизнь. Он не задумываясь отвечает:

– Стремление к красоте.

– Серьезно?

– Да.

И продолжает рассказ о себе:

– Где-то там, в кулуарах своего мозга, я помню все или почти все, что когда-либо видел.

В детстве он ненавидел Советский Союз. Русские «очень бедно одевались и обувались». В школе он изучал английский язык. Однажды, уже будучи подростком, он во время летних каникул познакомился с группой скандинавских туристов. Он завидовал их музыке, стилю, особенно стилю одежды. У них было то, чего не было у него, – «голубые джинсы» и «рок-н-ролл». Конечно, не только это. Молодые шведы и датчане самовыражались на языке денег и секса. Возможно, они даже не знали этот язык. Возможно, Макс знал его лучше их.

Они отдали ему свои глянцевые журналы, и он загорелся желанием уехать.

Для евреев существовала схема эмиграции в Израиль. Макс был евреем, но он не хотел эмигрировать в Израиль, поэтому улетел в Вену, где должен был сделать пересадку на рейс до Израиля. Но не сделал.

Вместо этого Макс совершил прыжок в неизвестность. Хотя это не совсем верно. Он знал Запад. Он знал его законы. Он понимал нас лучше, чем мы сами себя понимаем.

Мать дала ему на память три семейные фотографии. В рамках Фаберже. Если продать рамки, можно добраться до Америки.

– Помню, я еду в каком-то фургоне по Австрии, – вспоминает Макс. – Все дорожные знаки на немецком языке, я не понимаю ни слова и вдруг осознаю, что у меня всего два пути: тонуть или плыть. Думаю, что именно в тот момент я повзрослел. Именно в тот момент я стал мужчиной.

Он продал рамки. Заработал 30 тысяч долларов. Улетел в Нью-Йорк, окончил там Институт моды, получил работу в фэшн-компании Manouche. Он постарался узнать все о бизнесе, приобрел опыт, а потом отправился в Лос-Анджелес поработать в фэшн-стартапе Bis.

В Bis у него все складывалось. Он мечтал владеть долей компании, но его были согласны видеть только в качестве сотрудника, поэтому он ушел и основал Max Studio. Ему было двадцать четыре года.

– Я горел желанием стать успешным.

Он стал ездить по миру. «Для начала» отправился в Китай, увидев там для себя большие возможности. Фабрики в Китае были «очень примитивными, но с удивительным объемом квалифицированного ручного труда: все изделия изготавливались вручную, но очень качественно и смехотворно дешево».

Вскоре Макс задействовал «дюжину» таких фабрик, и не только в Китае.

– Тайвань, Корея, Шри-Ланка, Португалия, Турция и Центральная Америка, – перечисляет он.

Все эти тысячи рук, сшивающие, складывающие и загружающие в коробки вещи, неустанно трудились, чтобы этот щуплый русский оказался в этой гостиной этого дома в одном из центральных графств Англии.

Раздается звук входящего сообщения.

– Это Наташа, – говорит он. – Сообщает, что только что села в поезд. Извините, я на секунду отвлекусь.

Он погружается в переписку. Она занимает 3 минуты и 22 секунды. Затем Макс что-то говорит водителю Рою и отправляет еще одно сообщение, после чего объясняет свою бизнес-модель. Самые дорогие из его платьев стоят сотни долларов или фунтов – не тысячи, как можно было бы ожидать.

– Они очень высокого качества, –