Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Жак, заруби себе на носу. Убийство и казнь — разные вещи. Убийство нарушает библейские заповеди и служит пропуском в ад. Казнь же восстанавливает правопорядок во славу Господа, Святой Церкви и короля.
Анри с хрустом опустил отсечённую голову на приготовленный заострённый кол. Что-то глубоко внутри шеи булькнуло, дерево окрасилось бордовым, мертвые глаза открылись, и изо рта выпал серый язык.
Паренёк почтительно выслушал мудрые речи. Затем издал краткое ёмкое восклицание, склонил голову набок и застыл, любуясь шеренгой кольев с нахлобученными головами. С одного края экспонаты были изрядно обработаны временем, птицами, муравьями и блистали белой костью. Затем шли более поздние образцы, похожие на сморщенные сухофрукты. И замыкали относительно свежие, где человеческие черты еще были сохранены. Последние были увенчаны чёрными тюрбанами из роящихся мух.
— Собери людей, — приказал барон.
Его голос звучал обыденно, но внутри Анри ликовал. Наконец! Свершилось! Сколько же прошло времени? Год?
Пришпоренная память вскачь помчалась в прошлое и доскакала до палатки лекаря у стен Монтсегюра, где он очнулся прошлой весной. Крепость только что победоносно взяли. Уцелевшие катары были подобающим образом сожжены на костре.
Победе нужны герои и легенды. Иначе это не великое сражение, а рядовое лютое мочилово. Эка невидаль!
Анри оказался к месту. Ещё бы, простой солдат, преданный королю и Святой Церкви, спас лагерь от отчаянной попытки осаждённых выбраться из ловушки. В одиночку сражался с полчищами врагов, спускавшихся с отвесной скалы по верёвкам. Храбрец выжил только благодаря заступничеству Девы Марии.
История начала самостоятельную жизнь, обрастая новыми подробностями. И бесспорным подтверждением подвига стала королевская грамота, жаловавшая титул и земли отважному воину.
Сам Анри ничего не помнил о происшедшем. После страшного боя провалялся много дней в беспамятстве. Были бредовые видения, кошмарные сны. Когда пытался вспомнить детали, мозг отказывался работать. На дне сознания таилось что-то страшное. Иногда казалось, что вот, сейчас он припомнит. Но тут тело покрывалось потом, желудок сводило, как от незрелой фиги. И что-то в глубине сознания вопило: «Не вспоминай! Забудь!» Он плюнул и забыл.
Как бы то ни было, в тридцать восемь лет простой подмастерье из булочной стал бароном. Радовало восхищение солдат, равно как и их зависть, которую те прятали за грубоватыми шутками. Он — барон! Может раздавать затрещины, а не получать самому. Казнить или миловать.
К новой вотчине барон Анри отправился с тремя друзьями. Это была шайка на первый взгляд весьма разных людей, но в силу необъяснимых причин притягивающихся друг к другу. Народ воспел похожую братию в разбойниках Робина Гуда, литература — в «Трёх мушкетёрах».
Они были весьма далеки от взглядов десяти заповедей. Они вообще были не в ладах с законом, правом, моралью и прочей ерундой. Но тот, кому по душе зануды, которым лень даже прелюбодействовать, пусть их осудит. И восхвалит безукоризненную добродетель устриц.
Итак, по порядку.
Могучий Морис, он же Крошка Джон, он же Портос, был огромен и вспыльчив. Взгляд его лишь до поры казался равнодушным, но вдруг без видимой причины глаза вспучивались, сверкали белками, лицо делалось багрово-красным, он вскакивал и начинал крушить всё подряд. Орал при этом жутко. Несмотря на массивность, двигался коварно быстро и в бою был опасен, как нападающая змея. Считал страх позором, а вид крови врага — наслаждением. В силу неведомых причин Морис признавал главенство Анри абсолютным и неоспоримым.
Скрытный Филипп, он же Скарлет, он же Атос, считался одним из лучших лучников в войске. Про него ходило множество слухов, одни считали его беглым каторжником, другие — тайным бастардом герцога. Нежелание обсуждать своё прошлое приписывали очевидной тайне. Интерес подогревали всегда чистая одежда Филиппа и аккуратно стриженная бородка. Его голос был сух, взгляд — спокоен. Очевидный ум почитали признаком коварства и говорили, что даже его тень хитрожопа. Но, памятуя про точность бесшумных стрел, упоминали это как достоинство. Вот каков наш добрый, славный друг!
Филипп давно приглядывался к Анри, будто видел в нём нечто особенное, недоступное другим людям. История внезапной удачи и получения титула от короля неопровержимо доказывали, что этот интерес не на пустом месте.
Жером, он же брат Тук, он же Арамис, в любой ситуации сохранял безмятежную улыбку, и это было последнее, что видели его враги. Он состоял наполовину из разбойника, наполовину из святого. И то и другое было невыносимо для окружающих, но к Анри была обращена нейтральная полоса его души, как раз между богом и дьяволом. Эта тонкая зона позволяет мирно сосуществовать совершенно разным людям. В данном случае это привело к дружбе.
Вдобавок Жером знал грамоту, умел вести подсчёт расходов и не раз ставил в неудобную позу жуликоватых трактирщиков. Любил поговорить о взаимосвязи явлений в природе. Все кивали головой, особенно не вдумываясь в смысл. Чудак, одним словом!
Но Анри умел слушать по-другому, мотая на ус даже молчание собеседника. Учёность друга будоражила, хотелось разрубить тому голову и порыться в мозгах. Вдруг они из золота?
Что объединяло и связывало столь разных людей, было неизвестно, поскольку психология, как наука, появилась лишь спустя пять веков.
Дарованный земельный надел оказался в забытом богом горном распадке, где сатанела от ярости река да хозяйничали разбойники.
Вместо замка на высокой отмели, глубоко вдававшейся в бешеный поток, новый феодал обнаружил неуклюжую постройку без окон. Хибара за долгие годы одиночества свихнулась и промышляла сдачей своей единственной комнаты в аренду змеям и многочисленным птичьим артелям. Поскольку постояльцы в наглую не платили, развалина впала в старческий маразм и решила покончить с жизнью. Стены разделились в сердце своём и зияли трещинами. Камни выпали, крыша скособочилась.
В истории частная собственность ненадёжна, хамски норовит превратиться в пыль. Однако у неказистого царства имелось достоинство — оно надёжно запирало вход в долину, без его ведома мышь не проскочит.
Скалы крепко держали ущелье в шершавых ладонях, густо заросших упрямой растительностью. Сосны, дубы, гигантские папоротники и кусты орешника цепко и безжалостно вгрызались в красноватый песчаник. Они грызли и рвали камень в клочья, заполняя щели и язвы новыми колониями суровых захватчиков. Чудом уцелевшую поверхность покрывали наросты глиняных ласточкиных гнёзд.
Далёкие вершины нависали над основанием. Лишь в просвет над головой было видно безразличное небо. Там мчались грязные тучи, цеплялись за колючие верхушки хребта и, разорванные в клочья, продолжали свой путь. Эхо кувыркалось между каменистых стен, билось об одну, отлетало к другой, пока не терялось где-то вдалеке.
Место пользовалось дурной славой. Старожилы утверждали, если остаться здесь на ночь, утром обнаружишь себя без головы и одежды.
В первую же ночь на них напали. Некоторые находят в древних битвах романтику, но мы не будем этого делать. Анри со товарищи житейски порубали руки-ноги нападавшим деревенским увальням с плохеньким оружием и застарелыми психическими проблемами. Что лишний раз подтвердило истину: профессионалы всегда дадут фору любителям.
Утром вдоль тропы были установлены заострённые колы с насаженными черепами врагов. Началась новая жизнь.
Перво-наперво выгнали квартирантов, которые отвечали злобными трелями и шипящими проклятьями. Установили корявую дверь из стволов плавуна, настолько тяжёлую, что четверо с трудом двигали. Но и незваным гостям теперь пришлось бы повозиться, чтобы попасть внутрь.
Улеглись
