У человечества, разумеется, есть своя история эволюции, которая уходит корнями во времена, далеко выходящие за пределы традиционной письменной истории. Мы тоже — последняя веточка на филогенетическом древе. Примеров эпоса в обычном понимании этого термина в человеческой культуре множество, но нетрудно догадаться, что особенности человеческой природы, благодаря которым сформировались эти истории, тоже являются результатом эволюции. У нас самих есть и дальние родственники, и предки — австралопитеки. Наш «дедушка» — человек умелый, а «папа» — человек прямоходящий. Два уровня — биологический и культурный — перетекают один в другой. Вот почему история не имеет смысла без доисторического времени, а доисторическое время — без биологии.

Если заглянуть в самую глубь геологической истории, во времена самых первых одноклеточных прокариотов, оказывается, что все живущие сейчас виды живых организмов — члены одной филогенетической мегасемьи. А если перенестись от этой точки на 3,8 млрд лет вперед, до отметки 55 млн лет назад, мы увидим начало «ветви», «побегами» на которой (если так можно выразиться) являются все приматы Старого Света. Продвинемся еще вперед и немного в сторону по этой ветви, и вот мы уже на побеге, соответствующем гоминидам. На нем, наконец, мы встречаемся с современным человечеством.

Наш главный инструмент адаптации, наш приз в эволюционной лотерее — относительно мощный ум. Благодаря ему мы можем воссоздавать эпизоды из прошлого. Мы придумываем альтернативные варианты развития события в будущем, выбираем один из них и делаем частью нашей собственной истории. Человек — единственное существо на планете, которое накапливает знания ради самих знаний и, взаимодействуя с себе подобными, принимает решения о будущем, которые часто оказываются мудрыми, но нередко приводят к катастрофическим последствиям.

И так уж вышло, что мы хотим знать все обо всем, что живет, — всех формах жизни, всей биосфере. Разумеется, чтобы отыскать все виды на Земле и узнать о них все, что только можно, нам придется очень сильно потрудиться. Но мы готовы к этому, потому что человечество нуждается в таких знаниях — для них найдется и научное, и практическое применение. Есть и еще одна, более глубокая и фундаментальная причина — тяга к познанию неизведанного находится у нас в генах. Создание полной картины биоразнообразия Земли станет глобальным научным проектом, сравнимым с проектами по изучению рака и исследованию активности мозга, которые доминируют в настоящее время. Если наша текущая оценка биоразнообразия не является совсем уж неверной, это значит, что на каждый вид организмов на Земли приходится около тысячи человек. Теоретически можно легко найти спонсора для каждого вида. Коллективный человеческий разум в условиях, когда все подключено ко всему и все оцифровано, сможет проникать в тайны жизни, доставшейся нам в наследство от прошлого, намного быстрее, чем когда-либо прежде. Тогда-то мы в полной мере осознаем смысл вымирания как явления и начнем глубоко сожалеть о каждом виде живых организмов, которым человечество неосмотрительно жертвует ради собственных интересов.

Названия и классификации — краеугольный камень любого биологического знания. Когда у вас есть экземпляр какого- либо живого существа, достаточно определить, к какому виду он относится, чтобы немедленно получить доступ ко всей имеющейся информации о нем. Есть что-то магическое в двойных названиях, введенных Линнеем: например, Drosophila melanogaster — название обыкновенной дрозофилы, а Haliaeetus leucocephalus — белоголового орла. С их помощью можно легко найти все, что наука знает о биологическом виде. Они заставляют нас вспомнить все, что мы знаем или думаем, что знаем. Двойные названия выстраиваются в иерархию, удобную для человеческого сознания. Повторять их снова и снова, вслушиваться в их звучание, предвкушать встречу с неведомым — это и есть поэзия науки.

В биологии под видом понимается совокупность особей, способных к скрещиванию друг с другом в естественных условиях. Ранее я уже приводил в качестве примера львов, научное название которых — Panthera leo. Львы являются близкими родственниками тигров, или Panthera tigris. Слово Panthera — пантеры — означает род, в который входят те виды крупных кошачьих, которые генетически близки друг к другу и имеют много общего с львами и тиграми. В классической системе таксономической классификации мы можем двигаться вверх и в стороны по элементам, организованным в иерархическом порядке, как если бы мы переходили с листочка на сучок, а затем на ветку. Виды кошачьих рода пантер вместе с другими родами кошачьих — например, теми, к которым относятся домашняя кошка, дикая кошка, рысь и ягуарунди, — образуют таксономическое семейство кошачьих — Felidae. Если объединить виды семейства кошачьих с семейством псовых (Canidae) и другими близкими к ним семействами млекопитающих, получится отряд хищные (Carnivora). И далее — вверх по таксономической иерархии, пока не будут охвачены все виды животных, растений и микроорганизмов, как существующих, так и вымерших.

Этой старомодной таксономии, предложенной Карлом Линнеем, более 250 лет, и она до сих пор работает. Она образует фундамент и каркас классификации, а также служит источником терминологии для естественнонаучной истории. Свою семантику бинарные научные названия берут из латинского и греческого языков. Они универсальны и используются во всех культурах. Благодаря им каждой особи можно дать имя, как человеку, и легко перейти на любые другие уровни иерархии, к которым эта особь принадлежит. Для доступа ко всем накопленным к настоящему времени знаниям о биологическом виде и его окружении достаточно знать название особи.

Принципы построения таксономических названий повторяют принципы работы человеческого мозга и соответствуют наиболее оптимальному способу взаимодействия между людьми. Двойные названия Линнея позволяют нам легко понимать друг друга. Полевой биолог может следующим образом описать крошечную муху, кружащую вокруг банана: «Это плодовая мушка, дрозофила, почти наверняка относящаяся к роду Drosophila. Думаю, это Drosophila melanogaster, но окончательный вывод я смогу сделать только после того, как изучу ее под микроскопом». А о небольшом пауке с широко расставленными лапками и двумя вытянутыми прядильными трубочками, находящимися сзади и похожими на хвост, который сидит на коре красного мангрового дерева (Rhizophora mangle): «Это герсилиид. Понятия не имею, к какому именно роду или виду семейства Hersiliidae он относится, но это точно герсилиид». Или о существе с вытянутым туловищем и множеством ног: «Это губоногая многоножка. И не просто губоногая многоножка, а член семейства Lithobiidae. Это именно вид костянок, и точно не сколопендры Scolopendridae, мухоловки Scutigeridae, геофилы Geophilidae или другого вида, относящегося к какому-либо из десятка остальных известных семейств губоногих многоножек, встречающихся в мире».

Наконец, в национальном парке «Горонгоса» в Мозамбике, где я недавно занимался полевыми исследованиями, мы наблюдали плотную колонну крупных муравьев, марширующую по грязной дороге. Если бы меня попросили рассказать о них, я бы сказал следующее: