До Маркуса можно дойти по берегу, но лезть по камням и через высокую растительность я не решилась и до своей цели добралась вплавь, заодно освежившись и взбодрившись.

— Доброе утро, — произнесла я, когда блондин оставил свое занятие и пошел навстречу.

Широкие ладони скользнули по моим плечам, нежно гладя. Молча накрыв мои губы своими, Маркус поцеловал с откровенной жадностью.

— Доброе, Алиса.

Ласкающий взгляд мужчины осязаем, будто перышком по моему телу провели. Захотелось зажмуриться, замурлыкать, как кошка.

— А что ты делаешь? — Я не удержала любопытство при себе.

— Среди обычных жемчужниц ищу особенную, — загадочно ответил леранец и нахмурился: — Рыба… Я забыл снять ее с костра.

— Я сняла, не переживай.

Интересно, что повлияло на его собранность? Недосып или, быть может, думал обо мне?

— Раз ты уберегла наш завтрак, предлагаю поесть, а затем исследовать ближайшую гору — пора искать серьезное убежище.

Я вспомнила, как он говорил о сезоне гроз, который вскоре начнется. Длящиеся часами тропические ливни — явление страшное, наш навес сорвет в первые же минуты. Только глупцы останутся возле озера, пренебрегая возможностью отыскать надежный приют.

— Я не против озвученной программы развлечений, — улыбнулась я и последовала за леранцем в озеро. — Скучно не будет.

И почему у меня такое ощущение, что я права?

Рыба, даже чуточку пригоревшая, оказалась восхитительной — аромат дыма придавал вкусу остроты, или я просто слишком проголодалась. Все же бурное времяпрепровождение давало о себе знать.

Завтракая, мы не сводили друг с друга глаз и улыбались. Подозреваю, со стороны смотрелись странно, а то и смешно. Говорят, влюбленные в острой фазе чувств глупеют. Не знаю, как блондин, а я, похоже, уже.

— Маркус, а где ты научился так вкусно готовить? Да еще в таких условиях?

Я собрала рыбные кости на листок, планируя выкинуть объедки в кусты, подальше от нашего лагеря. Еще на прошлом месте Маркус объяснил, что если будем выбрасывать их рядом, то приветим какую-нибудь живность, и не факт, что она окажется безобидной.

— Моя мать — художница, крайне увлекающаяся натура. Время от времени она устраивает себе творческие каникулы: уезжает на семь-десять дней на крохотный остров с одним бунгало. Там она пишет картины сутки напролет, порой забывая не то что поесть, но и попить. Когда я был подростком, старался поехать с ней, чтобы проследить за ее режимом.

Маркус улыбнулся, его голубые глаза потемнели, меняя цвет на глубоко-синий.

— А сейчас как она? Продолжает устраивать каникулы без тебя? — Я не удержалась от закономерного вопроса.

Мне и вправду было интересно, кто заботится о художнице, если сын взрослый. Творческие люди, по словам тех, кто с ними близко сталкивался, те еще оригиналы. Сама я не имела никаких талантов, если не считать интуитивный поиск неисправностей в механизмах.

— Сейчас у нее есть помощница, подруга Эфриды.

Маркус помрачнел, а я прикусила язык — сама же нечаянно напомнила ему о невесте. Неверной невесте, но и он, получается, от нее далеко не ушел. Прогнав неприятное давящее чувство, я сосредоточилась на рассказе блондина, который тоже отринул неприятные мысли и даже улыбался.

— Однажды сломалась система управления бунгало — вышли из строя многие приборы, в том числе и холодильник, забитый продуктами. Мы узнали об этом, лишь когда мать отпустила такси. За нами должны были прилететь через две недели, коммуникаторы не брали, пришлось думать о том, как прокормить себя эти дни. Волей-неволей я научился собирать крабов, моллюсков, ловить рыбу — и все это готовить на костре.

— И как? Продержались?

Маркус усмехнулся:

— Как видишь, я жив. Позже мне еще довелось практиковаться в экстремальных условиях во время службы в армии.

— Ты был медиком отряда?

Он равнодушно пожал плечами:

— Кем же еще я мог служить после медицинского? Ладно, давай собираться.

Пока я расчесывала волосы, а потом заплетала косу, Маркус что-то мастерил, устроившись за невысоким, но густым кустом альмаля. Хоть и грызло любопытство, я не спрашивала и не подглядывала — каждый человек нуждается в уединении. Все равно потом узнаю, чем он занимался. Увы, блондин оказался крепким орешком: признаваться не спешил.

К походу в ближайшую пещеру мы собрались быстро, точнее, сделал это леранец. Воду, набор лекарств, сухпаек, веревку он завернул в тонкое термопокрывало. Этот компактный сверток обвязал короткой веревкой и из нее же сделал лямки, чтобы носить его за спиной. Затем настал черед оружия: одни ножны прицепил на пояс, вторые — на голень.

Я наблюдала за быстрыми сборами молча, понимая, что сама бы так не сумела, обязательно что-то да забыла бы.

Захватив хорошо зарядившийся на солнце фонарик, через полчаса мы подошли к ближайшей из расщелин, рассыпанных по известковому склону. Полускрытая ползучим растением, похожим на дикий виноград, она встретила нас невысоким каменным завалом, который пришлось перелезать. Узкий проход через несколько минут вывел нас в зал, украшенный каменными «сосульками» — сталактитами. Были здесь и торчащие из пола «зубы» — сталагмиты. Часть наростов липла к стенам и напоминала диковинные предметы: гигантские соцветия брокколи, виноградные грозди, скомканную ткань, пчелиные соты…

— Ого! Сколько их здесь? — Я спросила шепотом, боясь нарушить тишину.

Природа создала настоящий шедевр — мрачный, но прекрасный.

— Много. Здесь легко потеряться между колонн, — сообщил Маркус, поднимая фонарик повыше и освещая обширную территорию. — Предлагаю подстраховаться.

Сбросив импровизированный рюкзак на пол пещеры, он достал из него моток веревки. Ею мы обвязали друг друга.

— Я уже сейчас могу сказать, что эта пещера нам не подходит — слишком длинный в нее ведет переход. Остановимся здесь, если не будет ничего более подходящего.

— Знаешь, а я раньше не бывала в пещерах, — неожиданно призналась я. — Часть детства провела на Земле, у гор, но так никогда и не поднялась ни на одну вершину. А вот дед у меня спасатель — больше сорока лет разыскивал потерявшихся там людей. Однажды, еще по молодости, его завалило в пещере, и бабушка не покидала место поисков, пока его не нашли, хотя даже опытные спасатели твердили, что в тех условиях он погиб. Его спасение через одиннадцать дней назвали чудом.

— Если женщина до последнего верит в своего мужчину, эта вера усиливает его, дает дополнительную удачу.

После тихого замечания Маркуса мне стало грустно — вспомнился бывший. Видимо, я до конца не верила в него — Арк чувствовал это и поступил со мной так, как позволила ему совесть.

После того как мы обвязались веревкой, идти стало спокойнее. Впереди шел Маркус. Он старался, чтобы света фонаря хватало и пляшущие тени не мешали переступать через камни и обходить «зубы», росшие из пола.