И я думаю о Гайе. «Я хочу ее увидеть. Как жаль, что мы не успели попрощаться».

Если не прекратится дождь и мы не найдем соль, все эти вещи исчезнут. Потеряются. Растворятся в воздухе. О них никто никогда не узнает.

Нет, не совсем так. Их раздавят и сожрут блюхеры.

Если через пару дней за нами приедут, то не смогут даже найти место, где стояла башня. Будут только блестящие голодные блюхеры, высокие и спутанные.

Я трясу головой. Все это важно. Это нужно спасти. Так что я не трачу время на кошмары, которое выдумывает мое воображение. Я не буду бояться того, чего нет.

Я распахиваю двери, заглядываю в каждый шкаф и забираю всю соль, которую удается найти. Иногда мне везет, и я нахожу целые пачки соли. А иногда попадаются только полупустые солонки.

Но это неважно. Нам нужно все, до последней щепотки. На каждом этаже я складываю свои находки в кучу у лестницы, чтобы другим было проще приходить и забирать их, когда понадобится. А сам спускаюсь дальше вниз.

Этаж за этажом, квартира за квартирой, солонка за солонкой.

Добравшись до своей квартиры, я присаживаюсь отдохнуть. Я думаю, «Мама не вернулась, значит, они еще работают. Надо их найти». Но в квартире так тихо, если не считать бесконечного шороха дождя снаружи, что мне тоже хочется немного побыть в тишине. Поэтому я сижу.

Я не собираюсь ложиться или закрывать глаза, но на меня накатывает ужасная усталость. Словно тяжелая волна накрывает голову или кто-то направляет на меня волшебную палочку и приказывает заснуть. Я хочу спать, и голова тянет вниз, но в то же время, как бы я ни устал, я не хочу ложиться.

Я сажусь на подоконник и выглядываю в окно. Без фонарей на улице должно быть темно. Но я вижу.

Когда глаза привыкают к темноте, я вижу каждого блюхера и их острые головки. Они тянутся вверх. Пьют дождь. Прямо как Гайя любила делать. А вижу я их потому, что они сияют. Это неяркий свет. Похоже на звездочки, которые лепишь к потолку, а они светятся в темноте. Может даже более тусклый. Но этого света достаточно. Я посидел на подоконнике пару минут и смог их разглядеть.

Потом я замечаю странное. Я понимаю, что деревья тоже сияют. Не так ярко, как блюхеры, но все же сияют. Я вглядываюсь и вижу, что светятся даже кусты и трава. Все растения, а не только блюхеры.

Они теперь связаны. Они стали частью блюхеров, а блюхеры стали частью их.

От сияющего мира у меня кружится голова. Хотя я боюсь блюхеров, и мне ужасно жаль всех людей, которые из-за них погибли, этой ночью они прекрасны. Деревья, трава и кусты теперь разделяют эту красоту.

Какой-то части меня хочется, чтобы мы могли существовать вместе. Чтобы споры не убивали нас, забираясь нам в горло. Чтобы мы жили в деревянных домах, которые блюхеры не могут есть.

Это глупая мысль. Я тут же ее прогоняю. Будто задуваю свечи на праздничном торте.

Спать некогда. Откуда-то в голове появляется строчка стихотворения. Обычно я стихотворения не понимаю, но это осталось со мной надолго. Или одна строчка, по крайней мере: И много миль, пока усну… и много миль, пока усну.

Я даже не знаю, насколько миля длинная. Как коридор в башне? Или как десять двухэтажных автобусов? Может быть, длиннее. Мили за милями. Звучит далеко. Когда я спускаюсь в подвал, мне кажется, я столько и прохожу. Мили за милями.

И вот я там, собираюсь позвать остальных, когда слышу их голоса из-за двери, а потом кое-что меня останавливает. Смех. Это странный звук. Он эхом отскакивает от стен, а я не могу понять, зачем кому-то смеяться, когда мы в опасности.

Потом я слышу Дори.

– Милая, не плачь, – приказывает она, но по-доброму. – Нужно подумать, что нам делать. Нужен новый план. Нельзя отчаиваться. Еще не время. Подумай об Ади. Мы вытащим его отсюда, чего бы нам это ни стоило.

Я выключаю фонарик и прижимаюсь к стене, не двигаясь и вслушиваясь в темноту.

– Они уже в доме, Дори, – говорит Бен. – Что нам остается делать? В воздухе споры. Мы можем запечатать нижние этажи, но они все равно проберутся.

– Бен прав, – говорит Оби. – Нам не хватит соли. Остается только закидать оставшейся солью того, что в трубах, забраться на верхние этажи и потом… потом…

– Ждать спасения. Они придут. Придут. Ты слушал радио сегодня? Они что-нибудь упоминали? – говорит Дори.

– У них встреча сегодня вечером, кажется. Но они считают, что выживших нет. Они не знают, что мы здесь, – говорит Оби.

Наступает долгая пауза. Слышно только, как мама плачет. Но уже тише.

– Надену-ка маску да посолю этого блюхера, – говорит Оби. – Который лезет по водопроводу. – Он почти усмехается. – Никогда бы не подумал.

– Но там же споры, Оби, – говорит мама. – Скоро они будут в воздухе.

Я представил, как Оби поворачивается к ней, как когда-то повернулся ко мне. Когда я рассказал ему про Гайю и свет в башне.

– Мы должны попытаться их остановить, – сказал он. – Для Ади.

И тогда я тихонько ухожу, распределяя вес на всю ступню, как при игре в тишину, и бесшумно возвращаюсь в квартиру. Им не нужно знать, что я все слышал.

Несмотря на ситуацию, я немного злюсь за то, что они не рассказали мне про радио. После всего услышанного, когда блюхеры лезут в башню по водопроводу, я расстраиваюсь из-за радио. Трудно объяснить почему.

Чувствую себя исключенным, наверно. Брошенным. Еще одна мысль, которую надо распутать и выкинуть. Потому что я услышал еще одну важную вещь: как далеко они готовы зайти, чтобы меня защитить?

Странно, но по их голосам казалось, что они хотят спасти меня гораздо больше, чем самих себя. Даже если они не могут на самом деле. Но Дори все равно верит, что нас спасут. А Оби пойдет в комнату со спорами, чтобы дать нам шанс выжить.

И я держусь за эту мысль, и мне хочется плакать, но еще больше хочется никогда не забывать, на что люди идут ради близких.

Оби сказал, что у нас почти закончилась соль, так что я иду на верхние этажи и собираю все найденные пачки в мешок. Когда он заполняется, несу его вниз. Держать приходится двумя руками.

– Ади! Ади! – Я слышу, как мама бежит вверх по лестнице и зовет меня. – Ади! Ади!

– Я здесь, мам! – кричу я. Она подбегает и обнимает меня так крепко, что я боюсь сломаться.

– Кое-что случилось, Ади, – говорит мама. – В водопровод пробрался блюхер. Они в здании.

Я вижу следы от высохших слез на ее лице и белые разводы, где она вытирала их рукой.

– Тебе нужно надеть маску, – продолжила она. – На всякий случай.

– Ты о чем? У нас всего две. Зачем мне ее надевать?

– Спускайся вниз. Мы объясним, что будем делать.