— Сокровище мое, — возбужденно затараторила на французском Ника, — ты куда пропала? Мы тут с ног сбились, я в полицию ходила. И даже в церковь… Свечку ставила. Скажи, где ты? Ты в порядке?

— Я в Москве. Я жива и цела.

— Как хорошо! Я тут реву целыми днями за тобой. От полиции толку нет, так мы с Егором и «Лизу Алерт» на уши поставили, и по соцсетям объявления запостили. А тетечка в церкви, когда я свечку покупала, как спросила «за упокой?», так меня прямо там истерикой и накрыло. Это же я виновата!

— Брось! Ты тут не при чем. Ника, милая, ты только никому не говори о моем звонке. Особенно полиции. Конечно, было бы лучше забрать заявление. Но это как-нибудь потом. Иначе они просто сядут тебе на хвост, и всем будет плохо.

— Почему?

— Потому что тот убийца в ночном клубе был полицейским. Большой шишкой со связями.

— Как это?!

— Вот так. И я теперь скрываюсь. Потом расскажу подробности, я с чужого телефона.

— Хорошо.

— Никуся, я совершенно без денег. Выручи меня, пожалуйста.

— Конечно, куда перечислить?

— Боюсь этим не обойдешься. Дело в том, что я ничего не вижу. Ты могла бы приехать за мной, а потом отвезти в горы, в поселение кришнаитов? Там меня вряд ли станут искать… И этот номер перепиши на бумажку, а из памяти телефона удали лучше.

— Я не поняла. Что ты не видишь? — удивилась Ника.

— Я ослепла.

— Боже мой… Конечно, я приеду. Завтра как раз понедельник, с утра придет зарплата и я мигом, на самолете.

— Спасибо, родная моя! А еще, если получится, зайди ко мне домой, захвати документы и хотя бы теплую куртку, тут холодно. Документы лежат в шкатулке резной, на стеллаже над компьютерным столиком.

— Я все сделаю, — сосредоточенно ответила Ника. — Продержись там без меня, котенок.

Я отбила звонок и протянула телефон Деду.

— Спасибо.

— Охренеть, как ты шпаришь! Это на каком было?

— На французском.

Байкер присвистнул.

— А еще на каком-нибудь умеешь?

— На английском, на немецком похуже. Понимаю испанский, но скорее, как собака, тексты перевожу на ура, а говорю на нем ужасно.

— Да ты полиглот! — с уважением признал Дед.

— Это моя работа. Я переводчик.

— Круто! — он помолчал и добавил: — Слышь, бэби, так если ты на бобах, мы тебе работу подкинем. К нам в бар нередко иностранцы заходят. Ни беса не понятно, чего хотят. Переведешь?

— Буду рада оказаться полезной, — улыбнулась я, мысленно благодаря Вселенную за ее щедрые дары.

Дед пожал мне руку, раскрывая тайны своих перерождений и то, что раньше мы с ним никогда не встречались: ему случалось быть бунтовщиком с обостренным чувством справедливости и примерной домохозяйкой; студенткой Смольного, заболевшей чахоткой от несчастной любви, и камердинером английского лорда…

Байкер отвернулся и взялся за руль. Я обхватила широкую талию Деда в кожанке, и мы помчались догонять остальных. Сама собой напросилась в голову песня «Арии»: «Этот парень был из тех, кто просто любит жить…»

Я, пожалуй, тоже люблю жить, и мне еще стоило научиться, как это делать, не страдая. Ветер развевал мои волосы и дарил иллюзию свободы. Казалось, всё уже хорошо. Почти хорошо. Мне было неведомо, что Шиманский в эту минуту отчитывался по телефону тому, что «заказал» Валеру.

— Всё в порядке, Борис Аркадьич, сопляка так приперли к стенке, что вовек не отмоется: или продаст компанию, если заартачится и ударится в бега; или будет платить исправно и много. Вас, как я понимаю, оба варианта устраивают?

— Пока да. Черкасов больше всего на свете ценит деньги, поэтому ему будет полезно их лишиться. А потом я еще подумаю…

Покрытый ледяной испариной, Валерий сидел перед экраном в комнате видеонаблюдения. Сжимал кулаки и удерживал себя в кресле, глядя на то, что, пьяный, делал ночью с девушкой. Брал, что хотел, потому что привык брать. Привык, но не так же! Однако это был он. В висках стучало: немыслимо! Невозможно…

А как он мог забыть о видео? Почему не удалил сразу, еще утром? По глупости.

Утром чувствовал себя отравившимся и разбитым. Отпиваясь крепким кофе, дал Сергею поручение заняться выяснением связи Шиманского с убитым Демидовым и вообще собирался услать его в Ростов.

Голова раскалывалась и взрывалась при каждом повороте, но Черкасова ожидал адвокат, которого теперь нельзя было подпускать к Варе. Признаться в содеянном не хватило духу и не нужно было. Потому, выкручиваясь, Валерий перевел разговор на китайский контрафакт, похищенный с Ростовского склада.

Юрий Витальевич разъяснил весь парадокс ситуации: проблема заключалась в том, что привлечь к расследованию прокуратуру было невозможно — товар-то поддельный. Похитившие партию телефонов полицейские знали об этом. Потому и Шиманский с вымогательством материализовался сразу после ограбления. Стоило Черкасову раскрыть рот хоть где-нибудь о контрафакте, и можно было угодить под статью о мошенничестве в особо крупных размерах.

Так продажный генерал обезопасил себя от Управления собственной безопасности. Адвокат развел руками в который раз и признал, что наказать виновных можно только своими силами.

Обозленный и нацеленный найти в собственном коллективе «крота», Черкасов выпроводил Морфина и смотался в офис, чтобы жестко побеседовать со снабженцами. В каждом из них Черкасов теперь видел предателя. Вчера после поездки в Ростов на всех давил Ларин, сегодня большой босс решил взяться за дело сам. Довел до истерики подчиненных, наорал на ни в чем не повинную Лену. И только к часу вернулся обратно в особняк. За всеми этими делами о видеозаписи он и не вспомнил. Как и о Варе…

* * *

Положа руку на сердце, никто из людей не считает себя моральным уродом, будь то преступник или казнокрад, тиран или обычная сплетница. Все представляют себя иначе, чем их видят другие, — хорошими, умными, справедливыми, в конце концов. Эго, эта суетливая, болтливая нянька, подсказывает на ухо неизменное «потому что…» и старательно латает, замазывает, забивает досками наглухо всё неприглядное, что бы мы ни натворили. И человек живет, тешит себя по-всякому и даже качает права. Подумаешь, совесть пробивается иногда и доставляет неприятности, как протекший не вовремя потолок?! Нянька Эго снова заткнет дыру и накормит гордыню с ложечки.

Так было и у Валерия еще утром. Смутно помня, что было ночью, он лихо подобрал должные аргументы, причислив Варю к одной из тех, кто наводняет клубы на Рублевке с люминесцентной вывеской в глазах: «Продамся за дорого». Черкасов такими пользовался и презирал. Но платил.

И этой заплатит, — говорил себе он. — Хотела его, получила. Не растает. И вообще она, эдакая праведница на первый взгляд, запросто позволила вольности Сергею, а потом снова подалась к нему с признанием. Стерва лицемерная…