А пока, всякий раз, когда Симона возвращалась в Мэн, она жила у Сиси.

Несмотря на артистические темпераменты, они легко уживались. У каждой была своя работа и свои привычки, и порой они целыми днями могли не видеть друг друга. Или часами болтали в патио, катались на велосипедах по деревне, гуляли по узкой песчаной полосе у воды, просто сидели на прибрежной скале в уютном молчании.

После возвращения Симоны они часами просматривали ее фотографии и зарисовки. Сиси позаимствовала пару фотографий – уличную ярмарку в Санта-Фе, снимок холмов в Каньон-де-Шелли, чтобы использовать в работе.

Когда приезжал в гости Уорд, Сиси уходила к себе, чтобы зажечь свечи, благовония и медитировать, довольная, что отец и дочь пытаются помириться.

В течение десяти дней, пока летние толпы бродили по острову, они жили счастливо в своем мирке, со своим искусством, океаном и коктейлями на закате.

Затем пришла буря.

Натали влетела в дом, как фурия. Сиси, которая пила первую за день чашку кофе (она все еще предпочитала видеть восход солнца перед сном, а не после пробуждения), растерянно поморгала.

– Привет, детка. Тебя ужалили?

– Где она?

– Я бы предложила тебе кофе, но ты, кажется, и без него слишком возбуждена. Почему бы не сесть и не отдышаться, моя милая?

– Я не хочу садиться. Симона! Черт побери! – закричала в ярости Натали, взвихрив вокруг себя негативную энергию, которую Сиси придется потом изгонять белым шалфеем. – Она наверху?

– Понятия не имею, – спокойно ответила Сиси. – Я только что проснулась. И хотя я за свободу самовыражения, я бы попросила тебя говорить со мной другим тоном.

– Меня это достало, достало! Она может делать, что захочет и когда захочет, и ты все одобряешь. Я работаю не покладая рук, я заканчиваю колледж в пяти процентах лучших студентов – пять процентов лучших! – а вы двое даже не появляетесь!

Изумленная, Сиси опустила чашку с кофе.

– Ты сбрендила? Мы обе были там при полном параде, юная леди. И поверить не могу, что ты разозлила меня настолько, что я сказала «юная леди». Как моя мать! Симона неделями работала над подарком для тебя, и…

– Симона, Симона, вечно Симона!..

– Возьми себя в руки, Натали.

– Что случилось? – Симона вошла в комнату. – Я услышала твои крики аж из своей студии.

– Твоей студии! Твоей, ты, ты!.. – Натали развернулась и толкнула Симону.

– Стоп! – приказала Сиси. – В моем доме никакого насилия! Кричи, ругайся, но рукоприкладства я не допущу. Не переступай черту.

– Какого черта, Натали? – Симона положила руку на плечо Сиси.

– Посмотрите на себя! Всегда вы двое. – Красная от ярости, с пылающими синими глазами, Натали указала на них пальцем. – Меня это достало. Несправедливо, что ты любишь ее больше, чем меня.

– Во-первых, в любви нет никакой справедливости. Во-вторых, я люблю тебя точно так же сильно, как ее, даже когда ты орешь, как безумная. Вообще-то я люблю тебя еще больше, когда ты такая. Интересная смена ритма.

– Прекрати. – Из глаз Натали хлынули слезы злости. – Она всегда была твоей любимицей.

– Если у тебя есть претензии, приведи конкретный пример, потому что я не помню, чтобы я когда-нибудь тобой пренебрегала.

– Для меня ты чердак не перестраивала.

– А ты этого хотела?

– Не важно!

– Очень даже важно. Я не возила Симону в Вашингтон после окончания школы и не устраивала для нее экскурсии в Конгресс, потому что она этого не хотела. Этого хотела ты, и я с радостью согласилась.

– Я даже не могу сюда приходить, потому что она здесь живет.

– Ну, это твой выбор. Между прочим, сейчас ты здесь. И еще кое-что, прежде чем я начну пить после кофе «Кровавую Мэри». Симона может и будет жить здесь сколько захочет. Не тебе решать, кто живет в моем доме.

Сиси подошла к холодильнику.

– Кому-нибудь еще смешать «Кровавую Мэри»?

– Вообще-то… – начала Симона.

– Вот-вот. – Натали усмехнулась. – Все, как мама говорит. Две горошины из одного стручка.

– И что? – Симона всплеснула руками. – Да, у нас есть общее. У вас с мамой тоже есть общее. И что?

– Ты совсем не уважаешь мою мать.

– Нашу мать, Нат. И, конечно же, я ее уважаю.

– Вранье. Ты почти не общаешься с ней. Даже не потрудилась навестить ее в День матери.

– Ради бога, я ведь была в Нью-Мексико. Я звонила ей и прислала цветы.

– Считаешь, этого достаточно? Заказать цветы в Интернете?

Симона опустила голову.

– Скажи это маме и папе, – именно так они поступали по случаю всех моих выставок.

– Не пытайся сваливать на них вину! Тебе плевать на нее и на всех нас, в чем бы ты там ни убедила папу. Из-за тебя они поругались. Из-за тебя в день нашей помолвки мы с Гарри ужасно поссорились.

– Иисусе. Не жалей водки, – сказала Симона бабушке.

– Не буду, не волнуйся.

– Вы двое! – крикнула Натали. – Сидите такие самодовольные здесь, в вашей альтернативной реальности. Ну а я живу в реальном мире. В мире, в который ты ворвалась незваным гостем, одетая черт знает как, и сумела изобразить жертву перед Гарри и папой.

– Я ничего не изображала. Если бы ты не солгала им обоим о том, что звонила мне, наверное, и проблем бы не было.

– Я не хотела тебя там видеть!

Симона это знала, но все равно ей стало больно.

– Ясно. Ну и попросила бы меня прямо.

– Ты злобнвя эгоистка и не думаешь ни о ком, кроме себя.

– Может, я и эгоистка по твоим меркам, но я не испытываю злобы. И если бы я ни о ком не думала, я не заехала бы к маме с папой, что в итоге поставило нас обеих в неловкое положение. А ты – мелкая врунья и трусиха и в своем «реальном мире» не желаешь за это отвечать. Иди к черту, Натали. Я не собираюсь быть боксерской грушей для тебя или мамы.

Сердце колотилось, руки дрожали, но Симона взяла стакан, который Сиси поставила на стойку перед ней, и насмешливо отсалютовала им сестре.

– Наслаждайся своей версией реальности, Нат. И оставь меня в моей.

Слезы в глазах Натали, казалось, закипели от ярости.

– Ты мне противна! Знаешь, ты кто?

– Догадываюсь.

– Ну все, девочки, – вмешалась Сиси. – Хватит.

– Конечно! Ты всегда на ее стороне!

Сиси заставила себя говорить спокойно и ясно.

– Я сейчас очень старалась не принимать ничью сторону, но ты меня вынуждаешь, Натали. Ты выпустила пар, так что…