На семейном совете с участием Владимира Александровича и Настасьи Тимофеевны они все вместе пришли к выводу, что сидеть три года с Никиткой в декрете Алине вовсе ни к чему: бабушка, которая к тому времени уже вышла на пенсию, могла вполне подстраховать ее и, пока дочь на работе, посидеть с внуком.

Поэтому Алина довольно быстро вышла на работу после рождения Никиты, а руководство компании всячески шло ей навстречу. И это несмотря на то, что теперь Алина не могла посвятить себя всю любимому делу — много сил и времени отнимал сын.

Но уже через четыре месяца она вновь вернулась к работе.

Банда сам любил свою работу и отлично понимал Алину. Но порой какая-то непонятная тоска начинала грызть его. И он сам себе не мог объяснить почему. Может быть, в нем все же говорил чисто мужской эгоизм: мол, это дело мужа — зарабатывать деньги, а женщине природой определена роль хранительницы семейного очага, заботливой матери, любящей жены. А может, он просто-напросто, даже не отдавая себе в этом отчета, ревновал свою Алину к ее работе, к ее увлеченности чем-то иным, кроме его, Сашкиной, персоны, и его грусть была всего лишь сублимированным отражением этой глухой и неясной, тщательно скрываемой даже от самого себя ревности.

И вот сейчас в Банде вдруг снова проснулось тяжелое чувство своей ненужности и заброшенности, своего одиночества в этой квартире с сидящим у телевизора тестем и хлопочущей на кухне тещей.

Он давно уже без всяких комплексов называл Настасью Тимофеевну мамой (ей, кстати, это очень нравилось) и лишь тестя продолжал величать по имени-отчеству. Он, не избалованный в детстве семейным теплом и ощущением родственных связей, очень полюбил этих людей. Но все же теперь, закрывшись с сыном в комнате и глядя, как старательно рисует тот замысловатые закорюки, Банда пытался увлечься этой абстрактной «живописью», помогая Никитке, лишь бы не думать о том, где же пропадает Алина, «бросившая» его на целый вечер.

Каждые полчаса он ловил себя на том, что украдкой посматривает на часы, и с каждым новым полуоборотом стрелки на душе у него становилось все неспокойнее и сердце все сильнее пронизывала смутная тревога. Несколько раз он порывался позвонить жене в офис, но в последний момент сдерживал себя — они давно уже договорились, что будут разыскивать друг друга на работе только в самых экстренных случаях…

Алина появилась около десяти вечера — счастливая, веселая, с довольной, но загадочной улыбкой на лице. Легкий запах спиртного исходил от нее — Привет, мальчики! — с порога весело закричала она, когда сын с воплями восторга бросился в прихожую встречать ее и следом за ним вышел растерянный Банда, не зная, как реагировать на столь позднее возвращение жены. — Соскучились без меня небось?

— Привет, — хмуро бросил Банда, вдруг почувствовав, что он боится взглянуть на нее — на свою Алину! Господи, о чем он думает? Неужели же он на полном серьезе начинает ревновать ее к кому-то? И даже, пожалуй, хуже того — подозревать в чем-то таком…

Алина сразу же почувствовала некоторую холодность его ответа и удивленно подняла на мужа глаза, отрываясь от сына, который категорически не хотел отпускать ее.

— Саш, у тебя все нормально?

— А что у меня может случиться?

— Ну мало ли что на вашей-то работе… На тебе же вон лица нет.

— На работе как раз все в порядке.

— А где не в порядке? — немного захмелевшая, Алина, безусловно, догадалась, что стало причиной Сашкиного раздражения, но — о глупая женская натура! — резко пошла на обострение, почувствовав, что ее поведением недовольны.

— Алина, ты знаешь, сколько времени?

— Знаю.

— Часы у тебя есть? — Банда не замечал, что повторяется в своих вопросах.

— Я же говорю тебе — я знаю, сколько сейчас времени, — с вызовом ответила жена.

— А ты понимаешь, что мы с Никиткой волновались? И мама с Владимиром Александровичем — тоже.

— А у меня для вас есть отличный сюрприз, — Алина уже успела взять себя в руки и, постаравшись успокоиться, подошла к Сашке, нежно обнимая его за шею. — Ты хочешь узнать, что я вам принесла?

— Сначала я хочу все же узнать, почему ты нам не позвонила и где ты была, — Банда еще продолжал ворчать, но прикосновение жены уже возымело свое действие, и он обнял ее в ответ, слегка прижимая к себе; — Отвечай немедленно, а то оторву твою наглую в своей красивости голову ко всем чертям и выброшу, ясно?

— Ах, так! В таком случае ни за что не скажу — мучайся! — со смехом ответила она, целуя мужа — гроза уже прошла, и теперь между ними снова установилось понимание и доверие, это Алина чувствовала отлично.

— И все-таки, Алинушка, мы ведь, серьезно, очень беспокоились…

— Ой, ребята, сейчас я вам все-все расскажу и покажу. Но пойдемте в гостиную, пусть и бабушка с дедушкой за нас порадуются, хорошо?

— А ты знаешь, милый, что меня сейчас до дома мужчина на машине подвозил? — кокетливо спросила тем временем Алина, не выпуская Банду из своих объятий и пытливо заглядывая ему в глаза.

— Не знаю, конечно, но и не удивлюсь — ты самая красивая женщина на свете. Кому же не захочется подвезти такую красавицу, тем более без всякого для себя риска — жена-то она чужая!

— Ревнуешь?

— Нет, ты что…

— Вижу — ревнуешь!

— Ну интересно, а если бы я пришел домой среди ночи и еще похвалялся, что меня подвозила какая-то женщина? Ты бы что, промолчала в ответ?

— Ура, ревнуешь!

— Слушай, Алина, ты можешь в конце концов объяснить, что с тобой сегодня приключилось, или так и будешь мучить меня весь вечер?

— Сашка, я тебя люблю! Очень! — вдруг объявила она категорично и закрыла ему рот поцелуем.

— Дети, так где вы там? Долго ждать? — донесся из гостиной голос Настасьи Тимофеевны. Алина наконец оторвалась от губ Банды и рассмеялась:

— Уже идем, мама, сейчас!.. А мне нравится, когда ты меня ревнуешь!

— Ну, разошлась!

— Но все же ревнуешь зря. Подвозил меня мой босс вместе со своим телохранителем. И они меня не просто провожали, а сопровождали… Так и быть, Отелло, пошли, буду вам демонстрировать свою страшную тайну, а то ты от ревности скоро совсем лопнешь.

И она потащила его за руку за собой в гостиную.

Алина сразу же включила побольше света, заставила Банду и Никитку усесться на диван к Настасье Тимофеевне, а сама стала посреди комнаты, бесцеремонно заслонив Владимиру Александровичу экран телевизора, и с заговорщицким видом подняла над головой свою небольшую сумочку-кейс, в которой носила, помимо привычного дамского набора косметики, расчески и платочка, документы, если ей вдруг приходилось работать с ними и дома.