Её невыносимо раздражала здешняя неторопливость.

Ответный магвестник прилетел минут через двадцать, и за это время госпожа Редфилд успела известись сама и довести любезного хозяина почти до проклятий. Когда белая птичка ткнулась ему в ладонь и растаяла, Джан-Марко мысленно возблагодарил Великую Матерь и развернул лист. «Жду в Ка’Тре Фонтани через полчаса» – гласила лаконичная записка.

– Пойдем, – вздохнул Торнабуони. – Наша гондола во-он у того причала.

Монсиньор Паоло Гвискарди вкушал кофе со взбитыми сливками. Кофе сопровождался тремя видами сыра – острой горгонзолой с голубой плесенью, нежным, пахнущим грибами и орехами камамбером и сладковатым маасдамом, в больших круглых дырочках которого таились слёзки.

– Госпожа Редфилд, рад новой встрече, – он обошёл столик, на котором был сервирован полдник, и расцеловал Лавинию в обе щеки. – Как прекрасно, что вы нашли время поприсутствовать на этом празднике. Значит, Венеция приняла вас, и вы приняли наш город в своё сердце. Не желаете ли присоединиться?

Лавиния только открыла рот, чтобы сообщить, что совсем недавно плотно пообедала, как поняла вдруг, что да, желает – и этого кофе, наверняка невыносимо сладкого, и сыра, и солёных ореховых крекеров…

– С удовольствием, – сказала она, усаживаясь.

– Ну, а я вас покидаю, дела не ждут, – сказал Джан-Марко уже из-за двери.

________________________________

14 - Искать год две тысячи сто тридцать четвёртый, квенья (один из древнеэльфийских языков)

Когда кофе был допит, а от сыра остались лишь остро пахнущие крошки на доске, Гвискарди вольготно откинулся в кресле и сказал:

– Согласитесь, не только в Галлии научились ценить вкус и наполнять им свободное время.

– Мне кажется, что именно в Венеции доведено до совершенства умение отыскивать среди суеты минуту для отдыха и созерцания, – с любезной улыбкой ответила Лавиния.

– Вы собираетесь сегодня на приём во Дворце дожей?

В ответ она пожала плечами:

– Признаться, я бы сегодня же вернулась домой, но это зависит не только от меня. Нужно разыскать некоторые архивные документы, а ещё – выяснить судьбу нескольких граждан Венеции.

Тут полуприкрытые веки архиепископа поднялись, и гостью пронзил твёрдый испытующий взгляд. Это продолжалось буквально долю мгновения, и кто-то другой мог и не заметить…

– Я могу быть вам полезен? Вас интересуют архивы епархии?

– М-м-м… Возможно, я пока не знаю. Мой помощник работает сейчас в хранилищах Дворца дожей, может статься, там отыщется то, что меня интересует.

Они помолчали, потом Гвискарди хмыкнул и сказал внезапно:

– Знаете что, Лавиния, а давайте мы для разнообразия откроем карты!

– Что вы имеете в виду, монсиньор?

– Обычно мы с вами с удовольствием играем в эту игру – хождение вокруг и около, обмен уколами и цитатами… Но сегодня так жарко, – он демонстративно обмахнулся невесть откуда возникшим в руке веером. – А времени у нас совсем немного. Спросите, что вас интересует, а я так же прямо отвечу.

– А что взамен?

– А взамен… Ну, пустяк какой-нибудь, когда мне – вдруг и если – понадобится ваша помощь. Или, наоборот, помеха.

– Помеха – это особенно интересно, – медленно проговорила Лавиния. – Мне очень жаль, но я не готова подписаться на открытый лист.

– Мы можем оговорить условия, – живо ответил прелат. – Я дам магическую клятву, что не попрошу ничего, противного вашей чести или клятвам роду, стране и государю, ничего, угрожающего вашей жизни и здоровью, или жизни и здоровью ваших близких… Словом, формулировка на ваш вкус.

– Сдаётся мне, эта помощь уже назревает и вот-вот вывалится из мешка…

В ответ Гвискарди только вздохнул, колыхнув животом, обтянутым фиолетовым шёлком рясы.

Встав из кресла, госпожа Редфилд подошла к большому арочному окну, выходящему на Гранд Канал. По случаю жаркого дня все окна были распахнуты настежь, и ветерок лениво шевелил лёгкие занавески. По сверкающей глади канала шла лодка, снабжённая широким гребнем, и собирала лепестки и целые цветки, покачивающиеся на поверхности воды.

– Ну, хорошо, – она повернулась к архиепископу. – Магическая клятва, и я подумаю над формулировкой.

– Сделка?

– Сделка.

– Спрашивайте, госпожа коммандер.

– Меня интересует судьба младенца мужского пола, рождённого пятого ноября две тысячи сто двадцать пятого года Франческой Гритти. По имеющимся у меня сведениям, именно вы приняли участие в судьбе этого ребёнка.

– Ого! – Гвискарди откинулся на спинку кресла и сплёл пальца на животе; глаза его поблёскивали. – Как вы глубоко копаете!

– «Проворно роешь, старый крот!»15, – пробормотала Лавиния.

– «И в небе и в земле сокрыто больше, Чем снится вашей мудрости, Горацио», – живо ответил прелат.

– Так вы ответите на мой вопрос?

– Да, синьора. Младенец этот был наречён в честь деда именем Триадано, по просьбе матери, успевшей приложить его к груди. К сожалению, это ему не помогло, и дитя умерло месяц спустя в монастыре святой Бригиты, куда я лично его передал.

– Отчего?

– Странная, вообще говоря, история, – на лице монсиньора Гвискарди проступило некоторое смущение. – Причина смерти та же, что и у матери. Не смогли остановить кровотечение. Представьте себе, не зарастала пуповина…

– Да уж… Впрочем, в этой истории всё донельзя странно, в той же степени, сколь и омерзительно. А наследники, надо полагать, живы и процветают?

– Всё в руках Единого! – Прелат поднял глаза к небесам и осенил себя священным знаком.

– А поподробнее?

– Ну, из четверых племянников Триадано Гритти – сын его двоюродного брата и три кузена жены в довольно дальней степени родства – до сегодняшнего дня дожил один, Ансельмо Калифани. К прискорбию нашему, трое остальных не оставили потомства… Знаете, Лавиния, – Гвискарди поёрзал в кресле, – даже странно, какое количество несчастий свалилось на эту семью. Они умирали от болезней, погибали на магических дуэлях и от несчастных случаев, один даже ухитрился утонуть в ванне… Очень, очень печально. Так вот, Калифани ещё жив, но после смерти последнего из внуков его разбил инсульт, так что состояние семьи тратится теперь на сиделок и услуги магов-медиков. Впрочем, последние полагают, что протянет страдалец не более полугода.

– А наследовать ему будет, надо полагать, республика? Ну что же, займёмся нашей клятвой, и меня ждут дела.

Глаза архиепископа снова блеснули из-под приподнявшихся тяжёлых век.

– Да? А судьба второго ребёнка, близнеца несчастного Триадано, вас не интересует?