— Твое дело еще впереди, Игорь, — неожиданно улыбнулась Магн. — Ведь друид думает, что ты мертв. И принесены все семь жертв.

Акимцев удивленно посмотрел на нее.

— Что ж, выходит, мы его перехитрили?

— Выходит, так. В душе друида уж нет прежней силы. Но он вполне может ее обрести… И обретет, если мы не помешаем!

— Эй, ребята, — потряс головой Ньерд, — странные вы речи ведете… Подождите, я сейчас вызову людей, займусь трупом. Игорь, у вас, между прочим, скоро выступление.

— Боже! — Акимцев хлопнул себя по лбу. — Скорее, бежим. Магн, ты споешь с нами?

— Обязательно. «Глам дицин» — песнь поношения гнусной душе друида! Я буду петь ее всегда.

Отсюда, из Киева, Олег с новгородской и киевской дружинами ходил походом на самый Константинополь…

Д. С. Лихачев. «Новгород Великий»

Он снова пришел! Дух Черного друида явился, чтобы опять творить зло. Так и только так можно было объяснить случившееся. Жертвы… снова безвинные жертвы. Дети, девушки, воины. Стрелы ромейского купца, пропитанные змеиным ядом, и тот же яд, растворенный в кубке лекарем Эвристидом, и танцовщица Пердикка с разъяренной коброй.

— Все они не зря использовали змей, князь, — усмехнулся Ирландец. — А ведь только друид знает предание о…

— …о том, что мне суждено умереть от укуса змеи, — продолжил Хельги. — Что ж ты запнулся, Конхобар? Побоялся сказать правду?

— Иногда правда бывает хуже лжи, — уклончиво отозвался Ирландец — Впрочем, я согласен с тобой — то, что случилось пять лет назад, может вновь повториться. Только теперь вряд ли поддержат друида дальние лесные погосты. Не те уже там люди, привыкли к порядку, к размеренности, к раз и навсегда установленной жизни. Да и друид не тот…

— Не тот он был и пять лет назад. — Князь подошел к окну и задумчиво посмотрел во двор. — Нет, не пять, прошло чуть меньше времени… Впрочем, неважно. Обрати внимание, они погибли тоже — и купец и лекарь, и танцовщица.

— Ну, танцовщица, насколько я знаю, случайно.

— Не скажи… Кто знает, как повела бы себя змея после того, как ужалила бы меня.

— Вы допросили всех, кто был с ней на постоялом дворе?

— Спрашиваешь. — Хельги скривил губы. — Всех, начиная с погонщика ослов и заканчивая хозяином постоялого двора. И все твердят одно — Пердикка была очень известна в Милетине, затем вдруг уехала в Константинополь…

— Странно! С чего бы?

— Ничего странного, — покачал головой князь. — Все провинциалы рано или поздно рвутся в столицу, где гораздо легче прославиться и заработать. Лекарь, кстати, тоже практиковал в Константинополе, а купец имел там дом и торговые склады.

— Константинополь, — задумчиво протянул Ирландец. — Если все случившееся — козни друида, значит, там и надобно его искать! Слава богам, сила его, похоже, невелика — он даже не смог убить тебя.

— Почти не смог. — Хельги нехорошо прищурился. — Но действовал вполне уверенно.

— Если это он…

— Он, он… С чего бы это желать моей смерти всем этим совершенно разным людям? Правда, друид не смог полностью овладеть их душами. Думаю, и купец, и лекарь, и танцовщица жили своей обычной жизнью, друид лишь время от времени их направлял.

— Хм. — Ирландец скептически пожал плечами, однако спорить не стал. Лишь заметил, что черный дух Форгайла Коэла может попытаться вернуть былую силу. И это тем легче будет сделать, чем важней человек, душу которого он подчинит своему влиянию, постепенно, не сразу.

— Ты полагаешь, он как-то сосуществует с той душой, в которую вселился?

Ирландец хмуро кивнул.

— Пожалуй.

Осторожно постучавшись в дверь, вошла Сельма — вплыла, высоко держа голову, увенчанную золотой, украшенной смарагдами диадемой, как и полагалось княгине. Сухо кивнув Ирландцу, вопросительно взглянула на мужа.

— Да, мы закончили разговоры, — улыбнулся князь. — И вовсе не прочь перекусить.

Сельма кивнула.

— Я уж велела челяди накрывать столы. И, княже, у меня для тебя кое-что есть.

— Тогда идем!

Ирландец поднялся с лавки и набросил на плечи ярко-зеленый плащ, напоминавший ему о лугах далекой родины.

— С вашего позволения, я хотел бы откланяться.

— О нет, нет, Конхобар, — замахал руками Хельги. — Я не отпущу тебя просто так! Еще не хватало, чтобы на радость затаившимся врагам поползли слухи, как будто новгородский наместник попал в опалу?!

— Что ты сказал, князь? — Ирландец встрепенулся, задержавшись в дверях. — А ведь это неплохая мысль! Может быть, будет лучше, если кое-кто так и подумает?

Хельги внимательно посмотрел в глаза собеседнику, светящиеся недюжинным умом и коварством. В конце концов, Ирландец почти всегда предлагал очень даже неглупые вещи, часто — с прицелом в будущее.

— Ну, как знаешь, Конхобар, — махнул рукой князь. — Не буду тебя удерживать. Провожу до крыльца.

— Не стоит, — тихо возразил Ирландец. — Не княжеское это дело — провожать, уж поверь мне.

Ужинали вдвоем с Сельмой, только к самому концу трапезы подошел с докладом тиун Ярил Зевота. Его и усадили за стол почти что насильно, заставили опростать изрядную кружицу пива, заесть уткой с гречей, медовыми лепешками, пирогами, потом выпить еще, и только после этого князь наконец разрешил тиуну перейти к текущим делам.

Ярил откашлялся, вытащил из сумы кипу пергаментных свитков, густо испещренных мелкими буквицами.

— Пошлины с ромеев, сурожцев, иных южных гостей, что с моря Русского подымаются, упали — видно, у порогов опять печенеги засаду устроили. Пошли воинов, княже, до осени далеко еще, южную торговлишку никак нельзя потерять.

— Что ж ты раньше молчал?! — ахнула княгиня, вникавшая во все хозяйственно-торговые дела.

— Ведомости торговые только сегодня к полудню составили. — Тиун с гордостью потряс пергаментной кипой. — Дело не легкое.

— Да уж вижу, — ухмыльнулся князь. — Как с севером дела?

Ярил почесал затылок.

— Мыслю, наместник Конхобар уже вам доложил кое-что, я же опять по торговле… — Он вытащил нужный свиток, развернул. — Сукна немецкого на торгу продано сто тридцать штук, из них фризского — сто пять, остальное — аглицкое…

— Постой, постой, Яриле. — Князь самолично поднес тиуну кубок с вином. — Испей за наше здоровье… А о сукнах да прочих товарах завтра княгине доложишь.

Ярил, поднявшись со скамьи, встал, выпил и, поклонившись, убрал пергаменты обратно в суму.

— Теперь, княже, позволь об иных делах. У Мечислава-людина в корчме вчера снова волхвы собирались, пьянствовали да ругались премерзко, дескать, у вятичей, на Оке-реке, куда как жизнь привольнее, чем во граде стольном, во Киеве.