двора; точно так же, если среди всякого разряда он увидит какого-нибудь несоответствующего человека, он закричит и не позволит, чтобы он там стоял.

Глава тридцать первая.

О нуждах и требованиях войска, о службе свиты.[221]

Какая бы ни была нужда у войска, следует, чтобы она была передана языком начальников отрядов или предводителей; если что-нибудь доброе будет приказано, совершалось бы также через них, благодаря этому к ним создастся уважение. Если же войско станет высказывать само свои желания и в посредничестве не будет необходимости, то будет упущено уважение к начальникам |112| отряда.[222] Если кто из отряда надерзит своему предводителю, не сохранит уважения к нему или перейдет через свой предел, его следует наказать, чтобы старший был отличен от младшего.

Глава тридцать вторая.

Об устройстве убранства, оружия и снаряжения, боевого и походного.

Именитым людям, которые располагают значительным содержанием, надо сказать, чтобы они хорошо заботились об убранстве оружия и военного снаряжения, чтобы они покупали гулямов. Ибо их красота, добрые качества, почет состоят в этом, а не в роскоши обстановки и блеске их жилища. Те из них, кто больше успеет в этом отношении, будут наиболее приятны государю; они будут наиболее устроены, почтены со стороны соратников и войска.

Глава тридцать третья.

О выговорах высокопоставленным в случае ошибок и проступков.

Тем, кого удостаивают высоких мест, кого возвеличивают, приходится переносить много невзгод в наше время. Если выговаривать открыто, когда у них случится когда-либо ошибка, — получится им бесчестие, и это не может быть возмещено многими ласками и благоволениями. Предпочтительнее, чтобы было так: когда кто-либо совершит ошибку, то, сперва, как будто не обратив внимания, пусть его позовут и скажут: „Ты сделал так-то. Мы возвышенного нами не унизим и своего ставленника не бросим. Простили тебе это. Но в будущем остерегись, не совершай еще ошибки, не |113| то лишишься степени и почета. Тогда уж от тебя зависит, не от нас“.

Рассказ. Спросили повелителя правоверных Али,[223] — мир над ним? „Кто наиболее добродетелен из людей?“ Он сказал: „Тот, кто во время гнева может соблюдать себя, не сделает ничего, в чем бы он устыдился, когда перестанет гневаться и когда уже будет поздно“. Человек с совершенным рассудком должен быть таковым, чтобы его не охватывал гнев, а если охватит, его разум должен взять верх над гневом, а не гнев над разумом. У всякого, у кого страсть души берет верх над разумом, когда он возмутится, гнев закроет глаза разуму, он совершат все то, что гнев ему прикажет, так что станет, как безумный. Тот же, у кого разум преобладает над страстью, во время гнева его разум захочет покорить чувства и он совершит и прикажет все то, что одобряется мудрыми, хотя бы люди и знали, что он находится в гневе.

Рассказ. Хусейн сын Али[224] — да будет им доволен господь! — сидел за трапезой с некоторыми из сподвижников пророка и уважаемыми людьми. Они вкушали пищу. Хусеин был одет в драгоценные одежды, на голове у него была повязана самая прекрасная чалма. Один из гулямов, стоявший для услужения ему, хотел поставить перед ним чашу с кушаньем. Случилось, что чаша выпала из рук гуляма, упала на голову и лицо Хусейна; запачкались и чалма, и одежда его от кушанья. В Хусейне проявилась человеческая сущность, он вспыхнул от огорчения и смущения, поднял голову и посмотрел на гуляма. Увидав, гулям испугался, что его накажут, и сказал: „Укрощающие ярость, прощающие людям! бог любит совершающих благое“.[225] Лицо Хусейна расцвело и он сказал: „О, гулям! даю тебе свободу, раз навсегда будь в безопасности от гнева и наказания“.

Рассказ. Рассказывают, что Муавиа[226] был человеком очень кротким. Во время приема, когда перед ним сидели вельможи, к нему подошел один молодой человек в изношенной одежде. Приветствуя его, он без стеснения сел перед ним и сказал: „О, повелитель правоверных! сейчас я прихожу к тебе по одному важному делу. Если исполнишь, скажу“. Муавиа сказал: „Все, что возможно, исполню“. Сказал: „Узнай, что я человек чужестранный и не имею |114| жены. Твоя мать не имеет мужа. Отдай мне ее в жены, дабы я был с женой, а она с мужем, а тебе будет вознаграждение“. Муавиа сказал; „Ты человек молодой, она же настолько старая женщина, что во рту ее нет ни одного зуба. Почему ты желаешь ее?“ Сказал: „Потому что я слыхал, что она обладает большим задом, я же люблю большой зад“. Муавиа сказал: „О, господи! мой отец также взял ее в жены за это качество; другой заслуги она не имела; от этой страсти он и умер. Однако, я передам этот разговор матери; если она пожелает, никто не будет препятствовать ей в этом сватовстве“. Он так сказал, и в нем не обнаружилось ни малейшего раздражения, он не вышел из себя. Все люди признали, что в мире нет человека более сдержанного.[227]

Мудрые утверждают: снисходительность — хороша, но она предпочтительнее во время благоденствия, благожелательность — хороша, но при благодарности лучше; послушание — хорошо, но при знании и страхе божьем оно лучше“.

Глава тридцать четвертая.

Относительно дела стражей, часовых и привратников.

Следует принимать все предосторожности в отношении дела придворных ночных стражей, привратников и часовых. Кто имеет за ними надзор, должны знать их всех, быть осведомленными тайно и явно обо всех их делах. Пусть следят каждодневно, так как они по большей части жадны, слабы характером, могут стать соблазненными золотом. Если увидят среди них чужого, пусть справятся о его обстоятельствах. Каждый вечер, когда отправляются на стражу, пусть всех их осмотрят. Нельзя быть нерадивым к этому делу ни ночью, ни днем, ибо это дело тонкое, чреватое опасностями.

|115| Глава тридцать пятая.

О добром устройстве стола и распорядке его у государя.

Государи обязаны всегда с раннего утра заботиться о добром столе.[228] Те лица, которые являются на службу, покушают там чего-нибудь. Если у придворных нет желания угощаться, они не будут бояться съесть в свое время то, что им полагается.[229] Итак нельзя иначе, как приготовлять угощение с раннего утра.

Султан Тогрул[230] устраивал угощение с раннего утра, он заботился о разнообразии и хорошем приготовлении кушаний; как можно лучше приказывал, так что, когда садился