Одна из английских антикатолических «страшилок» рассказывает о женщине, помогшей раскрыть Пороховой заговор, чьи выжившие участники замуровали ее в доме. Точно так же поступили большевики с Эльзой[37]. В политической борьбе она не участвовала, но имела репутацию ведьмы, которую пятигорские революционеры не одобряли.

Зато поэтам ведьмы по душе. Они приходят в полуразрушенный особняк в надежде на встречу с духом Эльзы и пишут на стенах меланхоличные строки:

Если вы, оказавшись в Пятигорске, заглянете с последним лучом солнца в окна Дачи Эльзы и заметите под лестницей, среди причудливых теней, копошащуюся фигуру, не пугайтесь! Это не призрак. Это грустит юный поэт…

История из «Латника» повторилась в тульском доме Лугининых (улица Менделеевская, 7). В конце XVIII в. им владел Николай Максимович Лугинин, принимавший у себя Потемкина. Князь, похоже, заразил хозяина своей необузданностью. Только этим можно объяснить внезапный отъезд Лугинина и его дочери в Париж. Там девушка влюбилась в учителя-француза и обвенчалась с ним втайне от отца. Узнав о браке, Лугинин бросил дочь и вернулся в Тулу. Молодожены прибыли следом, что неудивительно – в ту пору парижане занимались не только любовью. Отец заточил дочь в городском доме и серьезно поговорил с зятем, убедив его застрелиться. Девушка повесилась или умерла от преждевременных родов, а ее отец в порыве необузданности вновь укатил в Париж, где и умер при загадочных обстоятельствах (тогдашний Париж вообще был полон загадок).

Такого обилия нелепостей в пределах одного рассказа нам еще не встречалось. Кроме неуемного желания Лугинина уехать в Париж в разгар Французской революции, обращает на себя внимание безымянная дочь, которой у него не было. Он имел троих сыновей. Младший из них погиб в семилетием возрасте от удара парниковой рамы. Сам Николай Максимович похоронен при церкви села Алешня, в котором находилась принадлежащая ему парусиновая фабрика.

Дух непослушной дочери был впервые замечен в 1860-х гг., когда в доме Лугининых открылась мужская классическая гимназия. Теперь понятно, откуда взялись неувязки. Двоечники сочиняли легенду! И позднее в доме размещались сплошь учебные заведения (ныне Тульский педагогический университет). Из поколения в поколение болтуны находили себе доверчивую аудиторию.

Умопомрачительная легенда вышла из стен Калужского медицинского училища (улица Кутузова, 26). Равной ей нет ни в России, ни даже в Англии. Училище заняло бывший архиерейский дом. Так вот один из архиереев, заядлый грешник, замуровал в стену свою любовницу. Шутки шутками, но последним жильцом дома был епископ Феофан (Туляков), подвергнутый пыткам и расстрелянный в 1937 г. Хотя бы из уважения к памяти владыки можно было попридержать язык!

Слава Богу, замурованные монахини у нас не водятся. Пытались в XIX в. распустить слух о такой монахине, беспокоящей обитательниц Смольного института благородных девиц в Петербурге, но он не прижился.

В Англии умершие дети мстят своим убийцам или мучителям. Среди них много «огненных» или «холодных» призраков. Но есть и просто неприкаянные души. В характере русских детей преобладают две черты. Первая делает из привидений едва ли не самых опасных после колдунов и самоубийц чудовищ: мертвые дети бесчинствуют, не прожив назначенного им срока. Вторая, христианская, пробуждает у людей жалость к мертворожденным и не дожившим до крещения младенцам и заставляет придумывать средства для совершения таинства. На эти средства намекал еще апостол Павел, апеллируя к коринфской практике «крещения для мертвых» (1 Кор. 15: 29).

«В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве» («Страшная месть»). Дитя жаждет имени и креста. Оно жалобно плачет в могиле, приходит во сне к матери и, тряся ручонками, просит окрестить. Но «беги, крещеный человек!» – не выходи на улицу, заслышав крик летающего по воздуху младенца, иначе заболеешь и умрешь. Отнюдь не невинны мертвые дети. Не успеешь совершить таинство в течение семи лет, и детская душа перейдет во власть дьявола, сама превратится в нечистую силу. А как ее окрестишь, если уже сейчас она хочет навредить человеку?

Похороны ребенка в деревне. Картина К.Е. Маковского (1872)

Существует множество названий для призраков детей: потерчата, игоши, ичетки, лембои, мавки (русалки), кикиморы и др. Потерчата могут превращаться в филина. Ичетки – это младенцы, умерщвленные матерями, мохнатые человечки, которые селятся в омутах и на мельницах и предвещают беду. Мстительные лембои происходят из заклятых детей.

Игоши и прочие некрещеные младенцы в основном хулиганят. Компания таких шалунов выбралась из ада, чтобы погулять в корчме, а корчмарь начертал при входе туда кресты. Детки отомстили бдительному хозяину: его бочки лопались на каждом перекрестке, и вино проливалось. Дети, погибшие в результате несчастного случая, не любят шалости. Два брата поселились в доме, построенном на месте канавы, где нашли их тела, и приводили в ужас его обитателей.

Священник А.Н. Соболев, пытаясь облагородить поверья о детях, напоминал о чистых прозрачных фигурках – детках или карликах, чей образ принимают души, выходящие из уст покойников, улетающие на небо или возносимые туда ангелами. Умершие дети из журнальных статеек озарялись светом, превосходящим стократ сияние близких друзей, любимых жен и воспаряющих в небеса матерей.

Малолетний сын одной знатной женщины перед смертью постарался обезопасить себя от общества лембоев и кикимор. По просьбе умирающего мать умыла его, одела в чистое белье, дала в одну руку образок, а в другую – горящую свечку. Меры подействовали. Призрак явился к матери, испуская лучезарный свет, заверил ее, что ему «там хорошо», и предостерег от ненужных прикосновений: «Мама, ты меня не трогай, меня нельзя трогать». В рассказ неожиданно просочилась фольклорная черточка. В один из визитов призрак заявил матери, что «Оля лишняя», и забрал свою годовалую сестру.

Интересна советская вариация темы некрещеного младенца. Естественно, о церковном таинстве речь не заходит. Семилетнего мальчика, погребенного на Арском кладбище в Казани, лишили имени на могильной плите. Жившей в крепостную эпоху вдове не хватило денег на надпись, и она скончалась от горя и голода прямо на могиле сына. Привидение ребенка умоляет выбить имя, но теперь его, конечно, никто не вспомнит. По логике рассказчиков потусторонняя активность должна наблюдаться вблизи безымянных могил. Тогда бы призраки заполонили русские кладбища. А успокоить их невозможно. Попробуй-ка угадать имя! Тот же, кто «крестит» покойника, вправе выбрать любое имя. Но где гарантия правильности самого таинства? Это же не долотом по плите постучать!