Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саблин осторожно спросил тестя:
— Это вы познакомили Любочку с товарищем Друговым?
Антон Эмильевич странно усмехнулся:
— Я бы и вам советовал поближе познакомиться с ним. Кто знает, где мы все окажемся через год? А связи лишними не бывают.
Заводить связи? Связать себя противоестественной дружбой? Увольте. В конце концов есть такие понятия, как честь, гордость, нежелание марать руки. Возможно, Осип Другов мог обеспечить кое-какие блага, но как принимать их от человека, который делает все, чтобы умертвить твою страну?
А Любочке, к сожалению, было свойственно нездоровое любопытство. Помнится, в Петрограде она часами бродила по Кунсткамере и восторгалась уродами, законсервированными в спирту.
Саблин поднялся на крыльцо, отряхнул валенки от снега. Дверь ему открыл Клим — он тоже только что вернулся домой.
— Как дела в больнице? — спросил он, весело глядя на доктора.
Саблин буркнул что-то неразборчивое. Любочка не вышла его встречать. Опять где-то загуляла?
Клим вытащил из внутреннего кармана пальто бутылку шампанского и поставил ее на тумбочку под зеркалом:
— Это вам гостинец.
Саблин посмотрел на него в изумлении:
— Откуда вы ее взяли?
— Пограбил награбленное.
Кажется, Клим был слегка пьян. Он был единственным, кто не воспринимал текущее положение всерьез, и его беспечность раздражала Саблина. Ведь это ненормально: в такие времена крутить роман со вдовой офицера, таскать ее то в театр, то в синематограф, то на каток; покупать запрещенное вино, да еще дарить его знакомым!
В дверь постучали. Клим и доктор переглянулись.
— Это, наверное, Любочка.
Саблин открыл замок и обомлел: на крыльце стояли вооруженные люди.
— Мы Комитет голодных, — хмуро представился высокий, сутулый молодой человек в медном пенсне. — Все классово чуждые дома обыскиваются на предмет оружия, спиртного и прочих излишков.
Прихожая наполнилась безмордой суетливой толпой. Захлопали дверцы, заскрипели выдвигаемые ящики, повалились на пол сапожные щетки и обувные рожки.
— По какому праву?.. — завопил Саблин, но тут же осекся, когда главарь разбойников ткнул ему в лицо револьвер:
— Ты врач? Спирт, морфий, кокаин имеются?
У него было бледное, анемичное лицо и искривленный, будто иссушенный нос. Движения порывисты, зрачки расширены, на лбу — крупные капли пота.
«Наркоман, — в ужасе подумал Саблин. — Такой убьет и не поморщится».
— У нас ничего нет, — проговорил он срывающимся голосом и тут вспомнил о злополучном шампанском.
Клим — все еще в расстегнутом пальто — сидел на тумбочке, скрестив руки на груди. Бутылка исчезла: верно, он успел ее спрятать.
— Поднимайтесь наверх, — скомандовал человек в пенсне и повернулся к Саблину: — Если ты набрехал насчет спирта, расстреляю на месте.
Обыск продолжался три часа — унизительный и бессмысленный. Климу, Саблину и прислуге велели сидеть в столовой. Мимо проносились «голодные комитетчики» — кто с кучей полотенец, кто с охотничьими сапогами и хрустальной вазой под мышкой. По ногам гулял сквозняк от беспрерывно открываемых дверей; летели перья из вспоротых подушек, на столе валялись семейные документы — метрики, дипломы, квитанции. Мариша плакала навзрыд — у нее забрали американскую машинку для штопки чулок.
«Только бы не обнаружили шампанское!» — молился Саблин.
Клим — злой, насмешливый — задирал охранявшего их паренька с винтовкой:
— Тебе сколько лет?
Тот не смотрел на него и молча ковырял в зубах измочаленной спичкой.
— Лет девятнадцать, я думаю, — не унимался Клим. — Из рабочих? Понятно, что не из архиереев. Но в церковь наверняка ходишь. Как насчет: «Не укради», «Не возжелай дома ближнего твоего… ни вола его, ни осла…»?[18]
«Он достукается! — ужасался Саблин. — Нашел время для проповеди».
Парень бросил спичку на пол, вытер обветренные губы:
— Товарищ Щербатов говорит, попы все врут. Надо, чтобы все поровну, по чести было: что у одного, то и у другого.
— Пусть будет поровну, — согласился Клим. — Давай винтовку: ты подержал, теперь моя очередь.
Парень ухмыльнулся:
— Ишь, хитрый!
— Значит, не хочешь делиться? Как ты сюда попал?
— Фабрика закрылась, есть нечего, а тут плотят.
— Купите его мозг после смерти, — шепнул Клим доктору по-английски. — Наверняка будет любопытно посмотреть, что это такое.
— Да я бы и ваш купил! — вспылил Саблин. — Вы погубите нас!
Наверху в мезонине послышался топот.
— Эй, глянь, чё я нашел!
У Саблина покатилось сердце. В столовую медленно вошел молодой человек в пенсне. В руках у него был портрет Николая II.
— Чье? — спросил он, переводя взгляд с одного лица на другое. — Та-а-ак, стало быть, мы раскрыли гнездо монархистов…
— Это моя картина, — отрывисто сказал Клим. — Поставьте на место и не трогайте. Я иностранный журналист и имею право на вывоз исторических сувениров.
Разбойник удивился:
— Иностранец? А что так хорошо по-русски говоришь?
— На специальных курсах учился.
— Покажь документы.
Аргентинский паспорт смутил реквизиторов. Клим начал плести про выдуманный на ходу Особый комитет по делам печати, про встречу с Лениным, про ответственность за незаконные действия.
— Я могу узнать ваши фамилии? — строго спросил он.
Человек в пенсне вытянул из кармана часы, взглянул на циферблат:
— У нас времени нет — дела.
Банда выкатила на улицу. Доктор задвинул засов, привалился к двери взмокшей спиной:
— Ничего не понимаю… Убейте меня на месте, но мне это недоступно…
— А что тут понимать? — презрительно бросил Клим. — Этот негодяй служит в каком-нибудь подотделе снабжения, деньги вышли — созвал дружков и отправился в набег. Знает, крыса, что ему ничего не будет: за буржуев никто не вступится. А иностранец — кто его знает? Вдруг и вправду с Лениным за руку здоровался?..
Клим вновь вынул из кармана преступную бутылку:
— Напейтесь, доктор, а то на вас лица нет. — Он накрутил шарф, застегнул пальто. — Я на Гребешок: ночевать там буду…
Клим потрепал всхлипывающую Маришу по плечу:
— Дверь никому не открывайте, царя сожгите. И пусть Любовь Антоновна не ходит в одиночку по темноте.