Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рванул ремень на джинсах, стащил с девчонки последнюю одежду, ослеп на мгновение от белизны кожи, еще более светлой в полумраке комнаты, жестко двинул бедрами, забирая полностью то, что так наивно и бурно предлагалось.
И жадно впился взглядом в изменившееся, исказившееся от боли лицо. Ляля выгнулась, волосы ее водопадом разметались по спине, из глаз полились слезы…
Бродяга подспудно ждал, что она сейчас сбежит… Конечно, сбежит. А он не станет держать… Только не сейчас.
Но Ляля, удивив его, прикусила губу и, тихо дрожаще выдохнув, уперлась в напряженную грудь Бродяги пальчиками. Она явно была готова к продолжению, но совсем не понимала, что делать дальше.
И Бродяга, смирив в себе зверя, рвущегося наружу, норовящего сожрать свою сладкую добычу немедленно и так, как ему хотелось, только сильнее сжал лапы на гладких бедрах Ляли и утащил ее за собой в дикую бездну похоти.
И в этот раз Ляля была не жертвой, а полноценной участницей событий.
И до самой своей смерти, а, наверняка, и после нее, будет Бродяга помнить отрывки того, что было с ними эти недолгие минуты близости.
Ее плавно изгибающуюся талию, белые-белые на контрасте с его темными загорелыми огромными лапами бедра, волосы — волной по спине и хрупким плечам, тихий волнующий шепот, вздохи, беспрестанное скольжение подрагивающих ладошек по себе, внезапное острое безумие во взгляде, бесконечное удивление в рыжих глазах, запрокинутый в экстазе остренький подбородок… Сладкий стон… И мокрые губы, обессиленно уткнувшиеся ему в шею.
Он все же не выдержал в итоге. А кто бы выдержал?
Сжал ее сильнее, до крика, перевернулся плавно и распластал измученную девчонку под собой.
Бродяга смотрел в ее глаза, все еще в поволоке удивления от недавнего удовольствия, и терял себя. Полностью. Растворялся в ней. Брал ее так, как зверь берет свою самку, а на самом деле, это она его брала. Забрала, в итоге, до самой последней крупицы, в себе растворила… Он и не знал, что так бывает…
— Я не думала… Ох… Я не знала… — шептала Ляля едва слышно, вороша теплым сладким дыханием волосы Бродяги у шеи, пока он лежал, оглушенный случившимся, не в силах пошевелиться, освободить ее от себя, — не знала, что так… Может быть… Так теперь все время будет, да?
— Лучше будет, — ответил ей Бродяга и нежно провел языком по влажной от испарины коже шеи, — с каждым разом все лучше и лучше…
— Но… Я же не выдержу… Я же умру… — удивленно шептала она, и тонкие пальчики скользили по его затылку, перебирали пряди, принося невероятное наслаждение такой простой искренней лаской, — это слишком…
Последнее слово прозвучало жалобно и так наивно, что Бродяга рассмеялся тепло.
— Ты моя наивная кошка…
— Ты не уйдешь? — в голосе Ляли опять зазвучали тревожные нотки, как в самом начале их незапланированного… разговора.
— Я буду рядом, — серьезно, убедительно ответил Бродяга. — Я тебя не оставлю.
Ляля больше ничего не сказала, только обхватила его ногами сильнее, поерзала, устраиваясь поудобней… И явно не собираясь отпускать.
И Бродяга вообще не против был такого времяпрепровождения, напрочь забыв об окружающем мире.
Но мир напомнил о себе стуком в дверь и веселым голосом Каза:
— Ар, Хазар приехал… Ты все там? Натягивай штаны и пошли.
Бродяга ощутил, как напряглось под ним тонкое тело Ляли, как впились в беспомощной попытке остановить, удержать, пальчики…
И опали бессильно, стоило ему шевельнуться, обозначив намерение подняться.
Он отжался на руках, навис над молча смотрящей на него кошечкой и повторил, стараясь быть как можно более убедительным:
— Я тебя не оставлю. Обещаю. Веришь?
Ляля помедлила… и кивнула.
Глава 32
Мой папа был… ох… ладно… Мой папа был, на самом деле, хорошим человеком… Не особенно хорошим отцом, но это лишь потому, что я родилась девочкой… Если бы мама подарила ему сына, не сомневаюсь, что папа был бы самым лучшим в мире отцом. Но мама не смогла больше рожать, а он слишком сильно ее любил, чтобы быстро смириться с горем и жениться вновь. Только через несколько лет решился, и вот…
Я сморгнула непрошенные слезы, выдохнула. Посмотрела на закрытую дверь… И решительно поднялась с кровати.
Потому что папа был хорошим человеком. Но общение с ним каждый раз служило самым лучшим доказательством тому, что мужчинам нельзя во всем верить.
Нет-нет, своему Бродяге я верила! Как не верить человеку, который стал для тебя всем! Стал первым во всем, самым лучшим, самым главным!
Он сказал, что не оставит. И я поверила.
Но это вовсе не значило, что можно отпускать ситуацию и полностью полагаться на своего мужчину.
Верней, полагаться-то на него можно, а как иначе. Но быть в курсе событий, держать руку на пульсе и иметь возможность в нужный момент стать опорой для него — важнее. Именно этому учила меня моя мама.
У нас были разные жизненные обстоятельства… И времена, когда в доме только хлеб и овощи с огорода водились, тоже. Отец тогда ходил мрачнее тучи, влезая в самые бредовые, самые дурацкие авантюры, только бы восстановить пошатнувшееся благополучие. И если бы не моя мама, своей мудростью, терпением, трудолюбием, а иногда и вовремя сказанным словом спасавшая ситуацию, не факт, что у папы бы сохранилось и преумножилось то, что он нажил… Да и нажил-то он все благодаря маме, ее приданому, ее родственникам, в свое время очень мощно поддержавшим его деньгами и связями.
Не потому ли, когда мамы не стало, все так быстро скатилось под уклон? Некому стало придерживать бешеный авантюрный склад отцовского характера. Уж явно не слабовольная Аля это могла сделать! А меня… Да кто слушал девчонку? К тому же у меня и своих забот хватало, слишком погрузилась в учебу, желая получить золотую медаль и затем поступить в столичный вуз. Вот и проморгала все на свете. Даже то, что отец решил поправить свое благополучие за счет меня. Спохватилась бы
