тут разговор прервался. Потому что в точном соответствии с поговоркой «помяни черта – и он появится», к ним выполз бледный, рефлекторно сглатывающий корреспондент.

– Витторио, с вами что-то случилось? Вы же весь бледный.

– Тамара, они там… всех…

Да уж, перенервничал человек, сразу видно. Даже акцент в голосе стал такой, что понять его можно было лишь с немалыми усилиями.

Виталий лишь усмехнулся холодно:

– Привыкайте. Именно так выглядит изнанка войны. И мой вам совет: если она докатится до вас, не геройствуйте, а валите куда подальше.

Корреспондент вскинулся было, но, к удивлению Виталия, не стал нарываться на ругань, а просто вздохнул, опустил плечи и кивнул. Вот так, на войне, даже если она зацепила самым краешком, быстро взрослеют.

Третьяков одобрительно хлопнул его по плечу:

– Ладно, не будем о плохом. Лучше взгляните, какого гуся я притаранил.

Итальянец с интересом посмотрел на безвольную, только злобно вращающую глазами фигуру в тачке. Связал его Виталий качественно, да и кляп вбил умело, так что максимум, на что оказался способен пленный, это занять позу, которая защищала его от ударов о края тачки на ухабах.

Правда, вначале он попробовал был извиваться на манер червяка, но получил хорошую плюху и оставил сие бесполезное занятие. В результате дальнейшая транспортировка прошла без эксцессов, и корреспондент мог теперь насладиться видом источника информации, так сказать, до основного разговора.

– Хотите с ним поговорить? Тогда чуток попозже, когда уберемся отсюда. А то мало ли…

– Я понимаю, – кивнул Витторио, геройствовать отнюдь не жаждавший. Видать, пара ударов по почкам, когда он был в бандеровском плену, еще не забылась. – А в сумках что?

– В сумках? Не знаю, но, думаю, вам стоит это снять.

Снять действительно стоило. Хотя бы потому, что их содержимое шикарно иллюстрировало натуру пленного. И натура эта откровенно говорила: эти нам точно не братья.

По чести говоря, наличие в сумках очень неплохого корейского телевизора и пары ноутбуков Виталия не удивило. И даже не возмутило, от слова «ващще». Мародеры во все эпохи старались упереть что поценнее. Что называется, закон войны и освященная веками традиция.

Равно не вызвали удивления и деньги, россыпью валявшиеся в одной из сумок – тут как раз все понятно. Найденный пакетик с золотыми цацками тоже понятен. Мелочь, конечно, все вместе граммов на сто, может, потянет. Из мужского разве что довольно массивная золотая цепь с крестом, остальное женские украшения. На паре серег не успевшая толком засохнуть кровь – прямо из ушей их рвали, что ли? Противно, однако же понятно.

Но зачем там же сковородки и пара кастрюль? И эта мелочность Виталия почему-то взбесила и покоробила.

Но если ему, хорошо умеющему владеть собой, увиденное лишь качественно испортило настроение, а с желанием срочно кого-нибудь убить он справился походя, то забугорному гостю пришлось хуже. Вид крови на сережках его окончательно доконал и, не мудрствуя лукаво, итальянец нырнул в кусты, из которых тут же раздались весьма характерные звуки.

Когда он вылез оттуда, еще бледнее, а точнее зеленее, чем раньше, Виталий подошел к нему и участливо, скрывая тонкую издевку, поинтересовался:

– Хреново?

– Мутит…

– Да, брат, здесь тебе не Европа. У нас все по-взрослому.

– Дома такого не бывает…

– Ага, особенно на Сицилии.

– Это предрассудки! Мы – цивилизованная страна.

Сказано это было с такой гордостью, что даже лицо немного посвежело и спина выпрямилась. Чего Виталий, собственно, и добивался. Но и оставить за собой последнее слово было надо, поэтому он усмехнулся максимально презрительно:

– Цивилизацией, родившей фашизм, нет смысла гордиться.

После чего повернулся и отошел, не дав собеседнику времени подготовить сколь-либо достойный, а тем паче остроумный ответ. Стандартный и очень эффективный прием, особенно с теми, для кого русский не родной.

Впрочем, корреспондент и сам понял, что в споре победить не удастся и надулся как мышь на крупу. Аккурат до того момента, как снова увидел те серьги. И вновь побледнел, хотя вроде бы по второму кругу испытывать шок был не должен.

Третьяков, увидев это, лишь вздохнул:

– Это ты, парень, к виду крови еще не привык. Лечить будем.

– И чем? – влезла Тамара. – Это ведь не простуда и не морская болезнь.

– Эх, молодежь… Всему-то вас учить надо. – И, нагнувшись к ее уху, Виталий заговорщицким шепотом сказал: – Я знаю лекарство от всех болезней.

– Гильотина?

– Да что ты, я не столь кровожаден. Обычная вода.

– То есть?

– Три капли воды на стакан спирта, принять залпом – и болезнь как рукой снимет. Рецепт дарю!

Сколь логичен и разумен сей рецепт, Тамара убедилась очень быстро. Спирт, причем не местная горилка непонятного происхождения и не паленая водка из здешнего алкомаркета, а медицинский, качественный, у Виталия имелся. Итальянцу хватило пары глотков. Правда, рот ему пришлось слегка зажать, а то кашлем их лежку демаскировать он мог бы запросто.

Но «лекарство» и впрямь помогло ему оклематься, и уже через несколько минут он наравне с остальными загружал в машину пленного и трофеи. А потом тихонечко, на кошачьих лапках, подальше, подальше отсюда.

Половину следующего дня они простояли в очень неплохом укрытии – сенохранилище наподобие того, которое послужило укрытием при эвакуации наемников. Здесь их довольно много было построено, и те, в которых ничего не хранилось, мало кого интересовали.

Конкретно это не использовалось, очевидно, уже несколько лет: чувствовались заброшенность и общий упадок. Перекошенные ворота ужасающе скрипели, но петли пока не отваливались, внутри пахло опрелостью, но в целом жить было можно. И в любом случае, иметь хоть какую-то крышу над головой лучше, чем ночевать в чистом поле.

Нельзя сказать, что Виталий качественно выспался – не курорт, чай, – однако за свою жизнь он успел научиться довольствоваться малым и заставлять организм прийти в себя даже с помощью короткого отдыха. Так что к обеду, проспав, сменяясь с Тамарой, в общей сложности часа три, он чувствовал себя вполне удовлетворительно.

И пока девушка готовила обед, а корреспондент, тоже немного оклемавшийся, просматривал свои видеозаписи, Третьяков решил не терять зря время и малость побеседовать с пленным. Узнать, что за птица залетела к ним на жаркое.

При свете дня (через щели не очень впечатляющем, но дающем возможность различать детали, не напрягая чрезмерно зрение) пленный выглядел куда внушительнее, чем ночью. Крепенький такой парнишка. Впрочем, учитывая, что достаточно увесистые сумки он пер без особых усилий, об этом можно было догадаться.

И смотрел он на Виталия чересчур нагло: видать, реалии жизни еще не выбили из него намертво вколоченные пропагандой чуть не с ясельного возраста убеждения в непобедимости