В свой дневник Роберт Розен записал:

Сегодня я впервые познал русскую баню. После чего чуть было не лишился жизни в горящем доме. Теперь все чаще задумываюсь о собственной смерти.

На следующий день выпал первый снег.

Адрес должен быть разборчивым, в первую очередь, это касается номера полевой почты. Копию адреса следует вложить в посылку, которая должна быть хорошо защищена от внешних воздействий и не иметь пустого пространства. Не разрешается отправлять в посылках по полевой почте скоропортящиеся продукты, а также огнеопасные предметы (зажигалки, бензин).

«Инструкция Государственной почтовой службы о порядке отправки посылок по полевой почте»

Чем дальше они удалялись, тем тоньше становилась нить, связывавшая их с родиной. Уже во время сражений под Вязьмой и Брянском ее протяженность составляла свыше тысячи километров. Радио и почта прикладывали все усилия, чтобы эта ниточка совсем не разорвалась. Если вечерами они сразу же не засыпали от усталости, то сидели рядом с ротной канцелярией и слушали через раскрытые двери хриплый, забиваемый помехами голос, доносивший из Германии песни, полные страстного ожидания. Каждый при этом думал о своем. Гейнц Годевинд о русских истребителях, которые внезапно выныривали с оглушительным ревом над их позициями и тотчас же исчезали в ночи. Вальтер Пуш представлял себе, как британские бомбардировщики вновь вторгались в воздушное пространство рейха, нацелившись на башни церкви Святого Ламберти. Но большинство солдат думало о том, что было им ближе всего: о том, как под луной встречаются два человека.

— Что мы забыли в этой русской глуши, когда в Германии нас ждут миллионы девушек? — спрашивал Янош.

Письма, присланные по полевой почте, были их основной духовной пищей. Если почты не было трое суток, то возникало чувство сродни голоду. На привалах они вновь и вновь читали письма и, по возможности, тут же на них отвечали.

Однажды утром перед маршем капитан заявил, что им не следует рассказывать в письмах домой о плохом. Гестапо правомочно вскрывать полевые письма. Если оно найдет то, что придется ему не по вкусу, то возможны большие неприятности. Командование не допустит, чтобы в Германии население было обеспокоено письмами с фронта и начало бы сомневаться в победе.

Роберт Розен заметил по этому поводу в дневнике:

Я бы охотно спросил его, что означают плохие письма. Можно ли в них сообщать о могилах героев? Об ужасающей грязи в России и чувстве голода, когда запаздывает полевая кухня? Но солдат здесь находится для того, чтобы подчиняться, а не для вопросов. О том, что я с некоторых пор стал разносчиком вшей, об этом я, пожалуй, тоже не имею права писать.

Он спросил Годевинда, действительно ли полевые письма вскрываются и читаются. Тот со смехом покачал отрицательно головой:

— У нас имеются более важные дела, чем читать чужие письма. Мы ведь идем к победе.

С некоторых пор Роберт Розен регулярно писал Эрике. Мысль о том, что кто-то посторонний мог бы читать его письма, была ему неприятна. Вальтер Пуш был менее впечатлительным человеком. Наряду с его победными чаяниями, которые присутствовали в каждом из его писем, он грезил также и о супружеском ложе в Мюнстере. Сексуальные вопросы были вне цензуры. Ильза Пуш замазывала потом черным цветом отдельные места в его письмах.

Дневник Роберта Розена

После того, как подморозило, стало легче шагать. На деревьях лежит иней, они выглядят так, будто это аллея, ведущая зимой из Подвангена на Ангербург. Меня не покидает чувство беспокойства относительно того, как дальше будет идти эта война. Мы, жители Восточной Пруссии, знаем, что такое русская зима, но наши товарищи, живущие на Рейне, слабо представляют себе, как выглядит снег.

Мы входим в небольшой город. На окраине лежат семеро убитых немецких солдат, трое из них полностью обгорели. Сразу же за мостом еще тринадцать могил героев. Из-за мороза теперь уже все труднее закапывать наших погибших товарищей.

Вечером вернулся боец, который нес службу часовым в городской тюрьме. Он совершенно замерз, так как в тюрьме нет отопления, и сразу же полез на печь. Ему поручили охранять 46 гражданских пленных, в том числе одну женщину. Та все время кричала о том, что она не сделала ничего плохого. По его словам, это была очень красивая болгарка.

Слякоть. Сегодняшний пеший переход проходит в ужасных условиях и вновь растягивается на тридцать километров. Кому пришло в голову, что мы должны по России передвигаться пешком? Мы еще не проделали половину расстояния до Урала, а уже стерли ноги. Годевинд говорит, что Россия продолжается и за Уралом. Молю Бога, чтобы нам не пришлось завоевывать Сибирь! Как хорошо, если бы рядом был мой конь Феликс. На нем можно было бы и дальше скакать по России.

Вечером к нам в дом заходят двое русских. Мы не знаем, что делать с ними, обыскиваем их на предмет наличия оружия и разрешаем переночевать с нами. Утром мы их уже не видим. Санитары, которые были с нами в этом доме, выставили их наружу. Что с ними дальше произошло, нам неизвестно. Выстрелов мы не слышали.

Каждый день появляются новые могилы героев. На одном из пригорков похоронены восемь бойцов. Во время короткого привала я иду к ним и присаживаюсь у крестов.

Недалеко от дома, где нас сейчас разместили, мы обнаружили могилы пятерых немцев, в том числе одного лейтенанта. Да, на такой войне не обходится без многочисленных жертв. Скорей бы все это закончилось…

Вчера вечером наша рота ликвидировала двенадцать человек, сегодня должен наступить черед еще двенадцати русских. Все они, скорее всего, партизаны. Я рад тому, что меня не отрядили в состав расстрельной команды. Моему боевому товарищу Пушу пришлось в этом участвовать. Позже он рассказал, что некоторые из расстрелянных определенно не были преступниками, но как это можно определить на скорую руку?

Один из наших бойцов получил известие о том, что британские бомбардировщики убили его жену и двоих детей. Я удивляюсь тому, что письма такого рода вообще пропускают на фронт. Бедный парень сидел целый день под яблоней и плакал. Затем он стрелял в воздух до тех пор, пока лейтенант не обругал его, сказав:

— Вы ведете себя, как ребенок! На войне, как на войне!

Вечером солдат явился в ротную канцелярию и потребовал, чтобы его отправили на Западный фронт для борьбы с англичанами. На ночь санитар сделал ему успокаивающий укол.

В городе я сходил на пункт сбора раненых, чтобы достать там себе новую каску. Взял ее несколько большего размера с учетом того, чтобы ее можно было надеть на головной убор и защитить уши от мороза.

Одновременно приобрел зубную пасту и покрасил ею каску в белый цвет. Предусмотрительность совсем не лишняя. Нам еще долго придется воевать в этой белой глуши. Я уже не верю тому, что все это завершится до Рождества.

В городе кипит жизнь, крутят даже кино, показывая развлекательный фильм о Париже. Но мне не до веселья. Лучше я напишу письмо Эрике.