Разговор с Савой отец обещал взять на себя.

Но статьи у меня всё равно нет.

О госпоже Климовой я писать тоже не могу. Там явно не мне, а полиции надо разбираться. Уступлю им славу, так и быть, не буду путаться под ногами со своим изумрудом. Тем более, это тянет на статью в «Форбс» или в другое серьёзное издание, а не в «Женский клуб». Ведь я уже поднаторела за время раздумий над ней даже в стоимости изумрудов.

— А вот ты, например, в курсе, что африканские изумруды ни хрена не ценятся? — спросила я у Стрелецкой, что как обычно пришла ко мне с утра с чашечкой кофе. С чего же ещё начинать рабочий день, если не разговора с подругой?

— Не уверена, что хочу это знать, — ответила Стрелецкая. — Но ты же всё равно не отстанешь.

Стоя у стеклянной стены, она задумчиво рассматривала доску, на которой постранично размещали макет свежего номера журнала. Мои пустые особенно резали глаз. Но сейчас там примеряли название, разместив несколько вариантов обложки.

«Привет, грабли! Да снова я» — задавало тему номера.

— Я не отстану, Даша, потому что это интересно. И ты обязательно должна знать, что десятикаратный замбийский изумруд стоит двести тысяч фунтов, а колумбийский в пять раз дороже — под миллион. В африканских шахтах они формируются в других породах, имеют разные оттенки, но стали популярны совсем недавно, когда стало известно, что запасы колумбийских истощаются.

— И что это значит? — даже не повернулась Стрелецкая.

— Это значит, что я чёртова гения. Именно эта статья когда-то натолкнула меня на мысль, что нечисто дело с семейной реликвией госпожи Климовой, что ни черта не стоила та зелёная стекляшка, которой они кичатся, двести лет назад.

Хотя теперь мне не давали покоя сокровища, что ищет не упокоенный Владик и странные переглядки моих родителей, но пока не до них.

— О, боже! Ты всё о ней, — повернулась Стрелецкая. И выражение лица у неё было как у отца Малыша, когда тот спросил: «А собаки не будет?». Спокойствие, только спокойствие!

— Понимаешь, я думаю, это статья не для нашего журнала. И я стала искать…

— Кто достоин разместить у себя заявку Эвиты Астаховой на Пулитцеровскую премию?

— Ну что сразу Пулитцеровская, — небрежно откинула я волосы. — Я и на премию Пибоди согласна, ну на крайний случай «Золотое перо России».

— И что выяснила? — дёрнула головой как бодливая корова Дашка.

— Что самый популярный журнал в мире, пятьдесят девять миллионов экземпляров в месяц, — я взмахнула руками, — Сторожевая Башня.

Стрелецкая подавилась кофе, а потом заржала так, что на нас стали оборачиваться с общего офиса.

— Нет, ты представляешь, Свидетели Иеговы занимают верхние строчки рейтинга, даже не с одним, а с двумя своими изданиями, на втором месте их же «Проснись!», но меня туда со статьёй всё равно не возьмут, — словно не заметила я, как она от смеха вытирает слёзы. — Так уж и быть, я была согласна опубликоваться в третьем в мире по популярности журнале, пусть там всего двадцать три миллиона, но это… «AARP Magazine», то есть журнал Американской Ассоциации Пенсионеров, твою мать.

Она заржала ещё громче.

— Нет, ты понимаешь? Свидетели Йеговы, пенсионеры и Ридер’с Дайджест с их «Лучшими домами и садами» заняли первые пять мест. И только на шестом «Космополитен». На седьмом «Нэшнл Географик». Потом китайский вариант Дайджеста, а потом скромный «Семейный круг» и «Пипл».

— Бедняжка, — встала Стелецкая и выразительно погладила меня по голове, — ты обречена на наш «Женский клуб», тебе же просто некуда податься.

— Да, — обиженно выпятила я губу. — А ты чего такая смурная?

— Так, — махнула она рукой, — ПМС, видимо.

— Нет, погоди, мы же так и не поговорили, — подвинула я стул, с которого она только что встала и похлопала по сиденью. — Я знаю это выражение лица. Кто? Латышев?

Она тяжело вздохнула.

— Кажется, я опять выбрала не того парня. Нет, у нас вроде всё прекрасно. Полное взаимопонимание. Отличный секс. Но я так устала делать вид, что мы не знакомы, встречаясь с ним на лестнице или в лифте. Так устала быть его тайной и запретной страстью, что, честное слово, иногда хочется повеситься как та несчастная цыганка, которую барин похитил и соблазнил, а потом разлюбил и забыл.

— Даш, — протянула я ей руку ладонью вперёд.

— Ну вот скажи, — вцепилась она в неё как краб клешнёй и так сжала, словно руку я решила ей пожертвовать. — Ну почему у меня всё вечно так далеко от нормальных отношений? Вечно какие-то сложности. То мужик с ребёнком, то командировочный, то с крошечным достоинством. И скачешь, скачешь вокруг их сложностей.

— Э-э-э, в твоём роду медведей случайно не было, — скривилась я.

— В каком смысле?

— Хватка у тебя медвежья, Стрелецкая, — освободила я руку. — Давай я тебе просто кое-что расскажу о твоём Латышеве, а ты там уже сама решай: это с тобой что-то не так или с ним…

— В смысле ты неправильно поняла отца? — молча выслушала она полную версию истории в яхт-клубе.

— Ну, он только сегодня мне сказал, что и не собирался знакомить меня с Латышевым в качестве «жениха». Он просто его представил, попросил провести для меня экскурсию, а я выходит возомнила себе невесть что.

— А Латышев?

— В этом и проблема, — вздохнула я. — Может, конечно, это потому, что я была настроена на другой лад, но мне показалось для мужика, у которого есть любимая девушка, он как-то слишком расковано себя вёл что ли. То руки коснётся, то сзади встанет слишком близко. И вроде ничего такого, но такое чувство…

— И ты говоришь мне это только сейчас? — встала Стрелецкая.

— Даш, — встала я вслед за ней. — Я не знала, как тебе сказать. А вдруг это всё мне только показалось? Я просто постаралась побыстрее от него избавиться, чтобы не усугублять, а не лезть в ваши отношения. Он, кстати, вроде даже с облегчением выдохнул.

— То есть, когда ты застряла в грёбаном замке — это первое, что ты сделала: позвонила мне. А когда мой парень тёрся о тебя сзади своим… — взмахнула она руками. — Ты сообщила мне спустя хренову тучу времени, да и то лишь потому, что к слову пришлось?

— Он не тёрся, Даш, не утрируй.

— Астахова, ну мы же не маленькие девочки и всё прекрасно понимаем. Ну не ведут так себя мужчины, что дорожат отношениями. А в век современных технологий — особенно. Потому что потом не оправдаешься: он нечаянно прислонился — а фото уже в сети. Ко мне он ближе, чем на полметра и не подходит — боится быть скомпрометированным, а к тебе значит, можно.

— Даш, — выдохнула я, но она дёрнула головой и решительно вышла из кабинета.