— Самое что ни есть.

— Жаль, — равнодушно пожала она плечами. — Но ты сделал свой выбор.

Кира развернулась и пошла к выходу. И Сава проводил бы её глазами, думая, что надо ехать к Астахову и всё ему рассказать немедленно Но телефон снова зазвонил.

— Кристин? — ответил он на звонок. И покачнулся, выслушав её. — Что?! Что значит, ты прилетела?.. В каком аэропорту?..

Из подъезда вышла пожилая женщина с собачкой. По её недовольному покачиванию головой, Сава понял, что слишком громко орёт. А эхо разносит его слова по всему дворовому колодцу.

— Ты ждёшь меня в аэропорту? — переспросил он тише, каждой клеточкой ощущая надвигающуюся катастрофу. — Да, конечно, я приеду. Конечно, — ответил он бесцветным голосом и побрёл к машине.

— Парень, а пакет-то? Пакет с продуктами забыл? — окликнула его женщина.

— Мне он больше не пригодится, — обернулся Сава. — Выкиньте или заберите себе.

— Случилось чтоль, чего… Да как же ж, выкиньте, — заглянула она внутрь. И Сава ещё слышал, пока шёл, как она бормотала, разговаривая сама с собой: — Всё свежее, с чеками. Поставлю в холодильник, глядишь, одумается… — и добавила: — горемычный.

В кафе на окраине города, где меня высадило такси, я раньше не была.

Но я любила такие места. Шумные, похожие на американский пабы и какие-то домашние. Здесь подавали фастфуд. А из развлечений: бильярд в отдельном зале, дартс напротив бара и маленькая сцена сейчас пустая.

Мой бывший муж сидел в углу за самым дальним столиком, из-за которого хорошо просматривался вход, да и всё заведение в целом, кроме комнаты с бильярдом — пошла, можно сказать, наугад — и он поднялся мне навстречу.

— Родная, — крепко прижал к себе.

От его запаха и знакомого тепла защемило в груди. И я простояла в его объятиях чуть дольше тех пары секунд, что отводились на дежурные объятия. И позволила ему чуть больше, чем собиралась: вдохнуть запах моих волос, прижаться губами к виску, погладить по спине и даже чуть ниже.

— Господи, как же я скучал, — выдохнул он. — Детка…

В тот момент, когда рука его опустилась ниже уровня моей социальной ответственности, я его и остановила.

— Жень, — отрицательно покачала головой.

Евгений Оболенский, стройный красивый и аристократично бледный, понимающе кивнул, и пригласил меня за столик.

Заваленный какими-то бумагами, стол был похож на рабочее место клерка в конторке среднего пошиба — меня Оболенский так быстро явно не ждал.

От вида бумаг неприятно заскребло внутри.

— Готовишься к новому «делу»?

— Это моя работа, — пожал он плечами и стал убирать документы. — Тебе как обычно? Бокал белого вина, сыр, орехи?

Я кивнула:

— Холодного.

Он махнул официантке.

Она предложила дыню, и заказ принесла так быстро, что мы едва успели обменяться парой фраз.

— У тебя всё в порядке?

На его благородном лице, иконописном, как говорила моя бабушка, что одинаково подошло бы и византийскому императору, и мошеннику, кем мой муж по сути и был, между идеальных, словно нарисованных сурьмой, бровей пролегла хмурая складка.

— Да, — пожала я плечами. — С чего ты взял, что «нет»? Я заплачу, закажи себе тоже что-нибудь, — впилась я зубами в сочный ломтик дыни, закусывая вино.

— Спасибо, милая, — обворожительно улыбнулся мой бывший муж. — Обожаю твою язвительность. К счастью, я не настолько беден, мне тут даже открыли отдельный счёт, куда я надеюсь, внесли и твой скромный заказ.

— Что же ты не предупредил, — усмехнулась я. — Я бы взяла стейк томагавк и бутылку текилы Гран Патрон из шишек голубой агавы.

Он засмеялся.

— Рад, что у тебя всё хорошо, малыш.

— Твоими молитвами, — спряталась я за бокалом. Хотя прекрасно знала, что он не поверил. У него было чутьё на женские проблемы как у голодного волка. Наверное, в этом и был секрет его успеха — он никогда не ошибался, выбирая себе «жертву».

Просканировать меня глубже в данный конкретный у него не получилось — зазвонил телефон. Извинившись, он ушёл говорить на улицу.

Но я знала ещё одного человека у которого чутьё было не хуже. Именно в тот момент, как Оболенский вышел, он словно материализовался, оттолкнувшись от стены.

— Да чтоб тебя! — покачала я головой, когда над столиком в своей неизменной зимой и летом вязаной шапке, надвинутой на глаза, навис частный детектив.

Думаю, у него было больше имён, но я знала два: Лис и Работорговец.

И он был плохой, очень плохой парень. Кожаная куртка, раздолбанная тачка. Рыжая борода. Взгляд острый, как собачья струя в снег. Отец нанял его следить за Оболенским в пору, когда мы ещё были женаты. Так чему же я удивлялась, что, едва тот вышел из тюрьмы, Лис был тут как тут.

— Боюсь, твоему отцу это не понравится, — сказал он, глядя в сторону.

— Так ты ему не говори, — невинно пожала я плечами.

— Ну, ты же понимаешь, что он мне за это платит.

— А я скажу тебе большое человеческое спасибо, если ты промолчишь, — похлопала я ресницами, засунув в карман его потрёпанных джинсов купюру.

Он усмехнулся.

— Считай, что меня здесь не было, красавица. Но увижу тебя рядом с ним ещё раз… — он с сожалением вздохнул. А потом исчез, словно его здесь и не было.

— Кто это был? — спросил Оболенский.

— Где? — непонимающе обернулась я.

— Мужик, что стоял возле столика, — занял он своё место напротив.

— А, этот. Да так, — отмахнулась я. — Спросил не скучаю ли одна.

— А ты одна или есть кто? — коснулся моей руки своими длинными фортепианными пальцами Оболенский.

— Жень, говори, зачем звал да я пойду, — освободив руку, подняла я за ножку бокал.

— За тем и звал, — вздохнул он. — Просто увидеть. Вдохнуть твой запах. Коснуться.

Его взглядом можно было топить ледники и вскрывать вены на запястьях.

Но я им переболела. И больше не верила ни этим лживым глазам, ни этим лживым словам. А говорить он умел.

«Малыш, одевайся теплее! Тебе ещё моих детей рожать», — сказал он как-то, перед тем как сделать предложение. И я не устояла. Я ему поверила. И была так счастлива.

А кто бы устоял? А кто бы не был счастлив?

Потом я услышала те же слова, сказанные им другой.

И потом, когда его уже посадили, я часто думала: а что на самом деле счастье? Иллюзия, в которой хочется остаться, закрывая глаза на её неправду? И стоит ли та правда тоски и уныния, в которые она нас толкает?