– Извинений и слышать не хочу! – заявила Дженни, борясь с жалостью. – У тебя кожа ледяная. Я хочу, чтобы ты принял душ, вымылся и согрелся. И руку перевязал. Хочу, чтобы ты лег в постель и выспался. Тебе нужно как минимум восемь часов, а лучше десять. На завтра у нас планов нет, можно встать когда угодно. Как встанешь, мы устроим большой завтрак – с молоком и яйцами. Потом ты посмотришь мне в глаза и извинишься за свой крик. Потом мы как следует поговорим. И такая хрень больше не повторится, не то нас с тобой ждут серьезнейшие проблемы, и дело не только в ребенке.

Том смотрел на жену, насупившись. Похоже, страх не отпускал его.

– Ты понял меня? – осведомилась Дженни.

– Да, – чуть слышно выдавил он.

– Вот и хорошо. Тогда спокойной ночи. – Дженни вышла из ванной, закрыв за собой дверь.

* * *

Как долго он стоит в ванной, прижав к груди порезанную ладонь, Том не знал. Если бы его спросили, где он находится, какой сегодня день и что случилось, Том не смог бы ответить…

* * *

Толпа пульсировала вокруг Тома, прижимая его к стене гостиной. Вечеринка вышла из-под контроля. Как и в прошлый раз, они пригласили совсем немного народу, только новость опять расползлась по городу – очевидно, подогреваемая слухами об осенней тусовке. К десяти вечера первый этаж трещал от гостей. Откуда-то ревела музыка, свет почти нигде не горел, но кто-то принес стробоскоп, поэтому лица и потные льнущие друг к другу тела Том видел лишь в ярких вспышках.

Том чувствовал себя несчастным и едва сдерживал слезы.

После черной пятницы, когда он до смерти напугал Дженни кровавым снежком, к подвалу он не приближался. За милю его обходил. Следующим утром он, полный искреннего раскаяния, пообещал измениться, а для этого следовало избегать хризалиды. Том понимал, что она губит его брак, губит его жизнь.

Прежде разлука с хризалидой ощущалась как разлука с любовницей – на этот раз было хуже. Том чувствовал физическую боль, не мог ни есть, ни сосредоточиться. Решив, что он простудился, Дженни предложила отменить вечеринку, но Том сказал, не стоит. Дженни отдала ей столько времени и сил, подготовила все в рекордно короткий срок. Неделю до вечеринки Том старался вести себя как можно нормальнее, хотя саморазрушение продолжалось.

Кевин приехать не смог. Он встречался с новой девушкой Фелисити, их отношения быстро стали серьезными. Кевин не сомневался, что она «та самая». Пожалуй, хорошо, что корпоратив у Фелисити совпал с вечеринкой у Дженни: Том и Кевин особо не разговаривали. Нет, они не поссорились, но Том с головой ушел в работу, стараясь поднять продажи. Шутить-дурачиться он не желал, а Кевин просто не мог иначе.

Виктория и Лакшми приехали, но Том едва их видел. Чувствовалось, что Виктория до сих пор злится на него из-за Дня благодарения, только беспокоиться об этом не хватало сил. Ему бы тошноту унять.

Том хотел пересечь комнату, пробиться сквозь толпу гостей, но стая волков с окровавленными мордами снова прижала его к стене. Нет, это не волки, а люди, в основном – женщины с ярко-красной помадой и дико развевающимися волосами. Они танцуют, веселятся, совершенно не замечая Тома. Они то и дело его лапают.

– Отвалите от меня! – крикнул Том.

Гости засмеялись и чуть отодвинулись от него, не прерывая ни разговоров, ни танца. Том оттолкнулся от стены и снова попробовал пробиться сквозь призрачную толпу. Из-за мусора и разлитых по полу напитков маневрировать было сложнее. Мебель сдвинута, повалена, перевернута – в гостиной царил хаос.

Ему нужно в подвал. Ему нужно к хризалиде. Немедленно!

Вокруг глаза и рты – внимательные, любопытные, неумолчные. Том отчаянно протискивался мимо полуодетых, целующих и ласкающих друг друга людей. С каждым шагом стробы казались лихорадочнее, музыка – громче. Том задыхался. Каждая клеточка его тела просила хризалиду. «Пожалуйста, – думал он. – Ну, ПОЖАЛУЙСТА!»

Вдруг полуголая толпа расступилась и притихла.

По узкой тропке меж танцующих к Тому направлялась женщина. Она прошла мимо гостей, и они содрогнулись. Черное платье скрывало все ее тело, даже ноги, струясь вокруг них; черные перчатки тянулись до самых локтей. Волосы у нее были длинными, черными, лицо спрятано за тяжелой черной вуалью. В руках она держала металлический кубок с резьбой – голыми фигурками, корчащимися в агонии. Музыка до сих пор играла, но Тому казалась далекой, визгливой, как воспоминания о кошмаре. Вспышки стробоскопа пульсировали ей в такт.

Когда женщина приблизилась, тени захлестнули людей вокруг и позади нее. Их рты раскрылись в болезненном экстазе, тела заколыхались, потом исчезли, словно тьма проглотила их заживо.

Женщина сделала последний шаг, остановилась перед ним, и мир Тома сузился до кружка пульсирующего света в обрамлении кромешной тьмы и надрывной, пронзительной музыки, похожей на неумолчный плач умирающего старого зверя.

– Выпей! – шепнула женщина из-под вуали, протягивая ему кубок. Том чувствовал, как от нее волнами исходит жар. Он заглянул в кубок: там красное вино, густое, вязкое. Нет… это кровь; и тепло источает красная жидкость, а не женщина. У него на глазах кровь заколыхалась – у самой поверхности в ней что-то плавало. И не одно, а несколько. Длинные насекомые, многоногие, многоглазые, каких Том никогда прежде не видел. Женщина в черном подносила кубок все ближе к его губам. – Выпей… – снова прошипела она. Острый запах крови ударил Тому в голову – металлический, тошнотворный.

Том бездумно оттолкнул кубок правой рукой, на которой еще не зажил порез – памятка о посещении хризалиды в День благодарения. Тогда, очнувшись, он дико бился на полу подвала и напоролся рукой на грабли, которыми хотел содрать темную массу со стены еще в день первого осмотра дома.

– Нет! – крикнул Том, а кровь расплескалась по световому кольцу вокруг него и женщины в черном. Ему в глаза тоже попало, и в гостиной стало совсем темно. Том пошатнулся, когда услышал, как раскалывается упавший на пол кубок.

Почему-то звенело стекло, а не металл. Том яростно тер глаза, пытаясь вернуть зрение. Он расслышал изумленный ропот, стук шагов, мягкую классическую музыку. С глаз, наконец, спала пелена, Том поморгал и огляделся по сторонам.

Ни полуголых гостей, ни похабных танцев, ни женщины в черном. Том был у себя в гостиной и таращился на десяток соседей и друзей Дженни. Кто в спортивных костюмах, кто в коктейльных платьях – но все в черном и белом, как Дженни и указала в приглашении. Все смотрели на него с ужасом. Прямо перед ним, на расстоянии фута, стояла Дженни: руки нервно стиснуты, в глазах боль. По стене растекались винные брызги, пол усеяло битое стекло – Том явно выбил у нее из рук протянутый бокал вина. По щекам у Дженни бежали слезы.

Том понял, что переступил последнюю черту. Виктория подошла к сестре и обняла ее за плечи. Остальные гости не шевелились, не разговаривали, похоже, даже не дышали.

– Я… – только и смог выдавить Том.

– Убирайся! – сквозь зубы процедила Виктория.