– Готовься, это будет незабываемый вечер, милый. И ночь, – нежно мурлыкнула Нилия за мгновение до того, как я толкнул дверь ресторана.

Ответить я не успел. То, что скрывалось внутри, оглушило и заворожило, лишив дара речи. Массивные двери придерживали вышколенные швейцары в ливреях, вестибюль сверкал мрамором, зеркалами в золочёных рамах и хрусталём помпезных люстр. Папаша моей бывшей в подобных случаях говаривал: «дорого-богато». Чувство было такое, словно я попал в сказку или как минимум на приём в честь инаугурации президента. Швейцары приняли у нас верхнюю одежду. Нилия ловко ухватила меня под руку и поволокла в банкетный зал.

– Надо отдать должное Геркану, он не поскупился, – снова шепнула богиня мне на ухо.

Двери банкетного зала распахнулись, и я понял, что «не поскупился» – очень скромное выражения для описания происходящего. Зал выглядел шикарнее, чем вестибюль, вся роскошь которого терялась сейчас, как теряется прихожая на фоне гостиной комнаты. Столы ломились от гастрономического изобилия. Создавалось впечатление, что Георгий Денисович заказал всё, что было в меню, и добавил от себя сверху. Официанты, напоминавшие пингвинов, носили подносы с шампанским, как в кино про Джеймса Бонда. Только всё это было не в голливудском блокбастере, а в родной Москве, которая открывалась для меня с новой стороны. Нет, я, конечно, предполагал, что в столице есть и такие места, но они для меня существовали в параллельном измерении, и я никогда бы не подумал, что смогу вписать их в круг освоенной мной географии.

Народу на этом празднике жизни тоже было не меньше, чем на балу у Воланда. Среди гостей я с удивлением заметил не только балерин из труппы Большого театра, которых Геркан пару недель тому обещал Ленею, но и некоторое количество медийных физиономий. Леней тоже был здесь. Он стоял с бокалом шампанского в ковбойской шляпе в окружении балерин и, щедро раздаривая похотливые взгляды, блеял что-то не слишком пристойное, судя по реакции слушательниц.

Навстречу нам вышел Геркан с широко распахнутыми объятиями.

– А вот и виновник торжества, – Георгий Денисович облапил меня, как старого друга, и, панибратски хлопнув по спине, провозгласил на весь зал: – Господа, за этим человеком будущее! Прошу любить и жаловать!

Эта фраза вызвала шквал аплодисментов, и я ощутил себя центром внимания. Создавалось впечатление, что на меня смотрят здесь буквально все. А если учесть, что этих «всех» было много и подавляющее большинство их было мне незнакомо, чувствовал я себя малость не в своей тарелке.

Геркану на мою неловкость, казалось, плевать с высокой колокольни.

– Как сказал ваш беллетрист: «Ваш выход, артист, ваш выход. Забудьте усталость и робость. Хотя не для вас ли вырыт зал, бездонный, как пропасть?»[16] – тихо бросил он мне и, перехватив у Нилии, потащил по залу.

И понеслась круговерть лиц, улыбок, дежурных фраз. Георгий Денисович представлял меня людям и нелюдям, которых я, вероятнее всего, видел первый и последний раз в своей жизни. Я в свою очередь дежурно улыбался, говорил какие-то общие фразы и поминал к месту какие-то детали моего прожекта. Ради этой показухи ведь всё и затевалось.

Нилия потерялась где-то среди толпы. Знакомых лиц я тоже больше не видел. Всеобщее внимание и бессмысленные знакомства меня больше напрягали, чем радовали. Зато Геркан, казалось, излучал счастье.

«И вам по краю, по краю, по очень опасной грани, по грани, как по канату, с улыбкой двигаться надо…» – вертелись в голове строчки Рождественского, вытащенные из памяти Георгием Денисовичем.

Мы двигались по залу. Я улыбался, как завещал «шестидесятник», и молился только, чтобы весь этот балаган поскорее закончился. Ощущения были мерзкими. Всю жизнь я предпочитал быть, а не казаться, а теперь мне приходилось изображать из себя то, что требовалось Геркану.

Ничего, когда-нибудь, пусть не сегодня, я завершу проект, в который не верят даже те, кто мне его заказал, и тогда мне не надо будет делать вид перед всем этим сборищем. Впрочем, тогда я не выйду к этому сборищу вовсе, решил я для себя, и от этой мысли немного полегчало, хоть и ненадолго.

Следующий персонаж, с которым нас друг другу представили, был известен мне по телевизионным эфирам и не вызывал никакой симпатии. Более того, всякий раз, как мне попадалась на глаза его рожа, неизменно приходило желание зарядить по ней кулаком, если представится такая возможность. Сейчас возможность представилась, но никому по роже я, конечно, не зарядил, а только вежливо улыбнулся. Более того, рожа вела себя вполне прилично и даже показалась вполне себе человечной и здравомыслящей, хотя по его эфирам этого никак не ощущалось.

«Не создавайте иллюзий, что люди, сидящие в зале, – сплошь достойные люди», – снова всплыла строчка из Рождественского.

А следом за ней возникла еще одна мысль: не создавайте иллюзий, что вы сможете что-то высказать человеку, с которым вступаете в гневный диспут, когда видите его на экране телеящика. Ни черта вы не сможете. В жизни все эти люди ведут себя как люди. Причём многие – как вполне себе вежливые люди. И все ваши мечты, столкнись вы с ними в жизни, рассосутся мгновенно. Кидаться на вежливого адекватного человека с кулаками и матюгами и выставлять себя агрессивным идиотом вам вряд ли захочется, если только вы не агрессивный идиот, так что в маловероятном случае подобного знакомства вам останется только молчать, кивать и улыбаться. Если вовсе не обгадитесь и не начнёте лебезить и подобострастно хихикать.

Кто-то сказал, что в двадцать первом веке каждый сможет стать известным. На пятнадцать минут. На моё счастье, он оказался прав.

Через час беготни по залу Георгий Денисович отпустил меня, похвалив, велев, если что, поддерживать легенду, и снова куда-то ускакал. А я с удивлением заметил, что пристальное внимание к моей персоне рассосалось напрочь. Нет, кто-то из тех, с кем меня знакомил Геркан, салютовали мне шампанским издалека, но и только. В общем, толпе я был уже безразличен. Ощущения по-прежнему были гадостные. Хотелось выпить и чего-то покрепче, чем шампанское. В дальнем углу зала расположился бар, туда я и направился.

– Виски со льдом, – попросил я у бармена.

– Знакомые всё лица, – раздался за спиной мягкий голос с ироничными нотками.

Я обернулся и невольно улыбнулся. Рядом, на высоком барном стуле устроился Нарт собственной персоной. Одет он был аккуратно, но просто, хотя белый цвет недорогой на вид одежды выделял его из местной толпы в кичливых прикидах.

– Рад видеть, – искренне сказал я. – А вы здесь какими судьбами?

– Нилия пригласила, – пожал плечами Сырдон. – Может, из вежливости, а скорее, чтобы телёнка Дионисова позлить. Геркан меня не любит. Так что не исключаю, что меня ещё спеть сегодня попросят. Специально для него.

– О чём петь будете?